– Хочу посмотреть, как ты тут, – пробормотал он в ответ.

Они сели на лавочку, Мона посередине. Валландер с радостью уехал бы прямо сейчас. Мона боролась с абстинентным синдромом и страхом, но для него это не повод быть здесь. Почему Линда хотела, чтобы он увидел Мону в таком вот состоянии? Чтобы он так или иначе признал свою вину? Но в чем? Он заметил, что взвинчивается, Линда и Мона меж тем разговаривали друг с дружкой. Потом Мона спросила, не хотят ли они увидеть ее комнату. Валландер отказался, а Линда пошла с ней в дом.

В ожидании он бродил по двору. Неожиданно в кармане зазвонил телефон. Иттерберг.

– Вы на службе? – спросил он. – Или еще в отпуске?

– В отпуске, – ответил Валландер. – Делаю вид, будто отдыхаю.

– А я сижу в кабинете. И передо мной лежит отчет наших секретных коллег из военного ведомства. Хотите знать, что они пишут?

– Вообще‑то нас могут перебить.

– Думаю, мы успеем, мне надо буквально несколько минут. Отчет тонюсенький. Иными словами, бо  льшая часть информации не предназначена для меня и других обычных полицейских. Цитирую: Ряд разделов помечен грифом «секретно».  На самом деле такова львиная доля материалов. Нам они подбросили лишь песчинку‑другую. Жемчужины, если таковые есть, оставили себе. – Иттерберг вдруг расчихался. – Аллергия, – пояснил он. – Уборщицы в управлении используют какое‑то моющее средство, которое я не переношу. Впору самому убираться в кабинете.

– А что, неплохая мысль, – нетерпеливо заметил Валландер.

– Отчет гласит, цитирую: Материалы – в частности, микрофильмы и фотонегативы, а также шифрованный текст, – найденные в сумке Луизы фон Энке, содержат секретные военные сведения. Большинство из них особо щекотливого свойства и помечены грифом «секретно» как раз затем, чтобы они не попали в неподходящие руки.  Конец цитаты. Иными словами, нет ни малейших сомнений.

– Что документы подлинные?

– Совершенно верно. Далее в отчете говорится, что ранее аналогичные материалы оказались у русских, поскольку методом исключения установлено, что они определенно располагали сведениями, доступа к которым им иметь не следовало. Понимаете, о чем я? Отчет написан, мягко говоря, малопонятным армейским языком.

– Обычное дело у наших засекреченных коллег. Как видно, и военная контрразведка изъясняется таким же манером. Но думаю, я понял.

– Больше в отчете почти ничего нет. Тем не менее вывод однозначен: Луиза фон Энке запускала руки в армейские банки с вареньем. Продавала разведматериал. Бог весть, как она до него добиралась.

– Остается масса вопросов, – сказал Валландер. – Что произошло на Вермдё? Почему ее убили? С кем она там встречалась? И почему этот человек или эти лица не забрали то, что было в сумке?

– Может, не знали о существовании этих документов?

– А может, у нее ничего с собой не было?

– Мы учитываем эту возможность. Что бумаги ей подбросили.

– По‑моему, вполне вероятно.

– Но зачем?

– Чтобы ее заподозрили в шпионаже.

– Так ведь она вправду шпионка?

– Мы словно блуждаем в лабиринте, – сказал Валландер. – Я не нахожу выхода. Надо обдумать ваш рассказ. Какое место вы сейчас отводите этому убийству?

– Очень важное. Ходит слух, что о нем пойдет речь в одной из телепередач, посвященных текущим расследованиям преступлений. Начальство всегда нервничает при виде СМИ с микрофонами.

– Пошлите их ко мне. Я не боюсь.

– А кто боится? Я только опасаюсь проявить невежливость, если они примутся задавать совсем уж идиотские вопросы.