Я не хотела, чтобы он останавливался, хотя губы ныли и болели. Я лишь прижималась к нему сильнее, отвечая, может быть, по-прежнему не слишком умело, но со всей страстью, на какую была способна.

Наконец он прервал этот болезненный поцелуй и снова крепко прижал к себе. Настолько крепко, что я чувствовала биение его сердца в груди. Как он, наверное, чувствовал мое. Его дыхание стало успокаиваться, и рука, поглаживающая то по плечу, то по голове, двигалась теперь более плавно. Он сделал еще один глубокий вдох, медленно выпустил воздух и прошептал:

— Ладно, все, успокоились. Ты жива — это главное. С остальным постепенно разберемся.

Он снова отстранился, на этот раз чтобы убрать с моего лица растрепавшиеся волосы и вытереть мокрые от слез щеки. Подушечкой большого пальца скользнул по припухшим губам, словно молчаливо извиняясь за свой эмоциональный взрыв. Он не отрываясь смотрел на меня, и его глаза казались пронзительно синими, а не голубыми.

— Мы можем пожениться, Рен, — тихо, но настойчиво сказала я. — Мы должны пожениться.

Прежде, чем я успела сказать что-то еще, он кивнул. Вот так просто. Кивнул, даже не выслушав мои аргументы. Вместо этого снова прижался губами к моим губам. На этот раз так же нежно и бережно, как делал это раньше, хотя его дыхание снова учащалось, становилось прерывистым.

Снова прервав поцелуй, Рен прижался лбом к моему лбу, его руки скользнули по моим плечам вниз, потом снова поднялись вверх.

— Я думал, с ума сойду, когда узнал, что ты пропала, — тихо признался он. — Ты даже представить себе не можешь, что со мной было. Я правда хотел тебя отпустить, думал, так будет лучше для нас обоих, но ошибся. Я люблю тебя. Думал, что это уже невозможно, но ошибся и в этом. Я хочу быть с тобой и прожить с тобой столько, сколько Боги позволят. Хочу любить тебя и быть любимым тобой, потому что даже Смерть боится одиночества.

Если к этому решению его привело беспокойство за меня, то съездить в Малрой стоило хотя бы ради этого. На этот раз я первая потянулась к нему, чтобы поцеловать, потому что говорить не могла. Мне хотелось одновременно плакать и смеяться, кричать от радости и шептать какие-нибудь глупые нежности, но горло перехватывало от эмоций, и все, что я могла, — это только целовать его.

Он отвечал с тем же энтузиазмом, что и я ему до этого, но потом его губы вдруг переместились на мою шею, рука мягко заставила меня запрокинуть голову, чтобы ему было удобнее. Настала моя очередь судорожно вдыхать. По телу прокатилась дрожь, но совсем не такая как та, что преследовала меня в Малрое. Страх полностью схлынул, холодно мне не было, но я испытывала незнакомое возбуждение. Или не совсем незнакомое? Это тянущее чувство внутри, внизу уже несколько раз навещало меня, когда я думала о Рене.

— Я могу поженить нас прямо сейчас, — прошептал он, возвращаясь к моим губам и чуть задыхаясь. — Хочешь?

Я заставила себя разжать пальцы, которыми до этого мяла его рубашку, обвила руками его шею, укрепляя поцелуй. Его ладони заскользили по моему телу смелее, чем он позволял себе раньше. Одна даже забралась под свитер, понялась вверх, к груди. Кажется, от этого непривычного прикосновения у меня вырвался стон.

— Не надо, — прошептала я.

Рен нахмурился и убрал руку, попытался отстраниться, но я удержала его и уточнила:

— Не надо нас женить. Я хочу нормальную свадьбу. Красивое платье. Произносить клятвы перед всеми. Это ты женишься в третий раз, а я-то в первый.

В его вздохе, последовавшем за этим, мне послышалось разочарование, но Рен кивнул.