Она тоже встала:

— Я могу кое о чем… попросить тебя? — Голос ее вдруг дрогнул.

— О чем же? — полюбопытствовал Тивертон.

Она не спешила с ответом, потом прошептала:

— Не сделаешь ли ты… всего лишь на одну… эту ночь… меня своей любовницей? Тогда я… у меня останется хоть что-то… на память…

Квентин обратился в камень. Затем он произнес с таким гневом, что Селина отпрянула:

— Как ты смеешь предлагать мне подобные вещи? За кого ты меня принимаешь? Я сохраню тебя чистой и невинной, и только поэтому ты завтра выходишь замуж!

Ни разу еще Тивертон не выглядел столь рассерженным и… оскорбленным.

Стены задрожали, когда он захлопнул за собой парадную дверь. Эхо прокатилось по пустым комнатам. Воцарилась тишина, а Селина впала в отчаяние.

Очень долго она поднималась по лестнице, словно старая бессильная женщина, цепляясь на каждом шагу за перила.

В спальне стояли наготове сундуки и баулы, в которые ей придется укладывать чудесные новые наряды, купленные для нее Тивертоном. В некоторых из них Селина еще не успела показаться, а ведь они бы ему понравились, потому что были ей очень к лицу.

Селина обрела уже достаточно женского чутья, чтобы безошибочно угадывать, когда в глазах мужчины зажигается огонь восхищения. А это она как раз наблюдала каждый раз при появлении перед Квентином в новом платье.

Даже сегодня, когда она, выходя из кухни, сняла фартук и косынку с головы, он произнес:

— Ты так походишь на персонаж из сказки. В тебе есть что-то неземное.

Квентин заметил, как радостно вспыхнуло ее личико, и быстро отвернулся, чтобы не сказать что-то большее ей в похвалу.

Она с горечью подумала: «Я нравлюсь ему… нравлюсь! Но он никогда не полюбит меня так, как я люблю его!»

Теперь Селина понимала, насколько безумным было ее предложение стать на одну ночь его любовницей перед свадьбой, но ничего она так не жаждала, как его объятий, и прикосновения его губ к своим губам, и ощущения, что их тела слиты воедино.

У нее промелькнула мысль, что ей абсолютно ничего не известно об обязанностях любовницы и вообще обо всем, что связано с интимной жизнью. Но она пребывала в уверенности, что если она сможет стать для Квентина такой же желанной, как Каролина Летесснер, то ее ждут невиданные наслаждения.

«Но я должна была догадаться, — твердила она в отчаянии, — что его кодекс чести не позволит ему воспользоваться моей зависимостью от него, моей глупой влюбленностью…»

И никогда он не пойдет на низкий обман, обещая лорду Хоудриджу в невесты девственницу, которая таковой не является. Это недостойно джентльмена!

А как благороден Квентин, он обращался с нею как с истинной своей сестрой. И все же изредка в его манерах проскальзывало нечто иное. Может быть, Селина ошибалась, но иногда ей казалось, что он смотрит на нее с нежностью.

«Как я буду обходиться без его взгляда, улыбки… и даже без сердитых упреков? Ведь мне все в нем дорого! Ведь я так люблю его!»

Селина не плакала. То, что она переживала, нельзя было облегчить никакими слезами. Все внутри у нее словно заледенело. Никогда она уже не ощутит ни тепла, ни света, источником которых был для нее Квентин Тивертон.

Она даже обрадовалась столь неожиданной собственной бесчувственности.

«Если я все время буду такой, — размышляла она, — то спокойно перенесу и объятия, и поцелуи лорда Хоудриджа».