"Наташа из породы однолюбов, — Игорь пытался вызвать прилив уважения, но испытывал одну только горечь. — Тут уж ничего не поделаешь. Она старалась, но у нее не вышло. Он был одним-единственным…"

Именно этим Игорь склонен был объяснять их разрыв, а вовсе не тем, что произошло между ним и Лилькой. Восторженный взгляд девочки подтачивал его волю изо дня в день — годами. Сначала это веселило: "Вот девчонка! Ведь занимается с Сашкой черт знает чем… А стоит мне заговорить с ней, так и дрожит вся, как фитилек".

Было почти очевидно, что рано или поздно, он обожжется. И это произошло, когда Игорь всего лишь протянул руку, прикинувшись, что хочет отрепетировать новый трюк. Но раньше они никогда не делали этого дома, и Лилька сразу угадала, что все не так, это не репетиция, это… И ее уже невозможно было остановить. Да Игорь и не хотел останавливаться: "Разве я должен запрещать себе все, только потому, что Наташа не хочет вообще ничего?!"

Эта мысль возникла позднее, уже как оправдание. А в те минуты он вообще ни о чем не думал, только о том, как же внутри нее тепло и хорошо. Ему показалось, он нашел свое пристанище. И осиротел снова, как только отдалился — отделился — от нее. А здесь на берегу это ощущение возникло снова. И опять прошло…

— Лилё! — крикнул он, измучавшись видом ее неприкаянности. — Ты хочешь есть? Я могу сварить макароны с тушенкой.

Так называл ее он один. Это имя родилось на манеже и быстро закрепилось за ней. Так же быстро, как и сама Лилька вросла в цирк. Наташа к ее решению выступать вместе с Игорем отнеслась без видимого удивления. Только сказала:

— Она всегда казалась мне смешной. У нее получится.

А Сашка был откровенно обескуражен, хотя и пытался это скрыть. Даже взялся учить их обоих играть, когда у Игоря родился замысел музыкального номера. Кажется, тогда Игорю и стало ясно, что ребята недолго продержатся вместе. Они еще слишком молоды, чтобы научиться все друг в друге принимать с радостью. А может, просто не слишком любят…

Мгновенно воодушевившись, Лилька подбежала к нему, наконец, вынув руки из карманов:

— Будем варить на костре?

— А на чем же еще? — Игорь помнил, что сказал "я могу сварить", но не имел ничего против того, чтобы и она поучаствовала. — Набери водички, а я разведу костер.

Она прищурилась:

— А разве не женщина должна разводить огонь?

— Женщина должна его поддерживать. К тому же, я не могу обещать тебе мамонта, — он улыбался, потому что смешно было называть Лильку женщиной.

— Мамонта жалко. Ты знаешь песню мамонтенка? Я в детстве плакала, когда ее слышала. Мне тоже хотелось уплыть к маме. Хоть на льдине.

Игорь без труда догадался, что она так помрачнела, подумав и о Наташе тоже. Чтобы не происходило, Лилька не могла считать ее соперницей, она слишком любила Наташу.

— Иди ко мне, — позвал он, и когда она села рядом, поймал губами волоски, торчавшие в сторону от виска. — Все однажды расстаются с мамами. Ты, конечно, слишком рано… Сколько тебе было?

— Четыре года…

Он подумал, что, наверное, именно это и нужно им обоим: выплакаться друг другу, пожалеть. Это роднит людей. Вот только не помогает им любить… Игорь вытер Лилькины слезы ладонью, и лизнул ее, дурачась, как с маленькой. Только ответный смех показался ему "положенным" и не обрадовал.

— Надо бы нам уехать отсюда, — он поднялся, уже начиная раздражаться их общим бессилием.