Почувствовав себя неуютно, она сердито спросила:

— Скажи, пожалуйста, а ты считаешь ее надежным человеком?

— Вполне. Я и себя считаю надежным человеком. Хоть я и барахло, конечно…

Наташе припомнилось все, что колюче зашевелилось в ней после разговора с сыном, раня и заставляя изгибаться от боли. То, к чему она пришла, нужно было произнести вслух.

— Я понимаю, что происходило с тобой. Тут и моей вины предостаточно… А в чем был виноват перед ней Сашка?

— Может быть, в том же?

— Он-то как раз любил ее!

— Но ни разу не позвал с собой…

— Ее? В Петербург? Бог с тобой! Разве она совместима с этим городом?

Резко откинувшись на подушку, Игорь не сразу спросил:

— А что, она — из простых? Ты всегда так считала? Я думал, она тебе нравилась. Раньше…

— Она всегда была забавной, если ты об этом.

— Я не об этом. Между прочим, Питер давно перестал быть высшим светом России.

— Жаль. Я хотела для Сашки как раз этого. Он с легкостью вошел бы в высший свет…

— Но без нее, да? Из тебя надо выдавливать твой барахлянский снобизм, как из Чехова раба — по каплям.

Она села и нервным жестом собрала сзади волосы.

— Это не снобизм. И больше не говори так, пожалуйста! Ты же не станешь оспаривать то, что существует такая вещь, как совместимость?

— Они дружат тысячу лет! И все это время были абсолютно совместимы. Лилька — не домашнее животное. Ты взяла ее в дом вместо кошки? Если хочешь знать, она собирается писать прозу.

— Она? Прозу?

— Вот он — скрипучий голос сноба, — Игорь покачал перед ее лицом указательным пальцем.

Наташа оттолкнула его руку.

— Подожди, пожалуйста. Ты говоришь всерьез?

— Собирается, собирается! Возможно, из этого ничего и не выйдет. А, может, не выйдет у Сашки.

— Что ты сказал?!

— Ой, детеныша тронули! Я слышу рык разъяренной львицы…

Ее голос и впрямь прозвучал угрожающе:

— А ты не трогай его.

Игорь разом сменил тон:

— Сашка, безусловно, талантливый человек. Но никто ведь не застрахован от неудач. И если это, не дай Бог, конечно, случится, Лилька сможет его поддержать. Что ты не думала бы, она — по-настоящему надежный человек. И они — друзья.

"Но любит она тебя", — договорила Наташа за него и с удивлением обнаружила, как ощутимо закопошилось в ней презираемое раньше женское тщеславие: от этой юной любви Игорь отказался ради нее, почти сорокалетней.

— Давай позавтракаем во дворе, — предложила она неожиданно даже для себя самой.

Игорь уже подскочил, и взгляд у него позеленел от радости. Ей не доводилось встречать других людей, у которых так зримо менялся бы цвет глаз.

— Я вытащу столик! — засуетился он. — Поставим его под черемухой. Она заменит нам вино, и мы весь день будем пьяными от ее запаха.

Наташа вспомнила:

— А у нас есть вино. Бутылка "Шампанского". Боже, я собралась идти на работу пьяненькой!

Он переключился на голос Папанова:

— По утрам пьют "Шампанское" только аристократы и дегенераты, — и добавил уже от себя: — Мы кто?

— И те, и другие, наверное. Ты не против омлета?

— Я даже был бы не против вареной подошвы, если б ты ее предложила.

Одеваясь, Наташа ловила себя на том, что улыбается. Не какой-то определенной мысли, а всему сразу — этому утру, неугомонным пылинкам, Игорю, дожидавшейся во дворе черемухе, себе, начинающей оттаивать от прошлого…

"Это могло произойти несколько лет назад, если б я сразу впустила его в себя, — это сожаление тоже не было горьким, скорее — прозрачным.