— А мой серый костюм жив? — крикнул он, не выходя из комнаты, наверняка зная, что мама услышит из своей.

Она отозвалась с удивленной интонацией:

— Шкаф ведь у тебя!

— Ну да…

Саша распахнул сразу обе дверцы и вдруг увидел Лилькино платье. Оно висело у него потому, что здесь было больше места, ведь часть одежды он увез с собой, а это платье Лилька все равно не надевала. Его сшили к выпускному балу, и все сошлись на том, что голубые искры материи делали Лилькины глаза ярче. Они так и горели, когда она бежала к нему через зал… Почему он тогда опоздал? Саша качнул головой: "Не помню". А вот это помнилось: как она бежала через зал. И хотя все здорово смахивало на сцену из какого-нибудь наивного советского фильма, он не спешил избавляться от этого воспоминания.

Сдвинув ее платье вместе с другими, не интересующими его вещами, Саша достал костюм и положил на кровать. Для весеннего вечера цвет подходящий — не слишком уж торжественный и строгий. В черном он смотрелся бы, как на похоронах. Хотя это больше соответствовало бы его настроению…

Он взглянул на часы: Андрей просил прийти к двум, а уже была половина третьего. Саша знал за собой эту дурную тягу приходить уже в разгар веселья, когда встречают особенно радостно. И каждый раз это выходило само собой, как сейчас: кто бы мог подумать, что разбирая бумаги в столе, он затратит столько времени?

Почти все пришлось выбросить, правда, кое-что с сожалением: старые морские карты, которые он то ли срисовывал откуда-то, то ли придумывал сам; листки с раскладами "морских боев"; первые нотные тетради и школьные, почему-то только по русскому языку: "По математике я, наверное, на кусочки рвал!"

Много попадалось фишек и кубиков, а сами игры куда-то запропастились, но некоторые Саша помнил. Была записка от какой-то девочки с красивым почерком: "Саша, приходи ко мне на День рождения". Случайно он сохранил ее, или эта девочка что-то значила для него? Если и так, то это могло быть только до Лильки: "После тебя — пустыня…"

— Ну-ка, прекрати! — шепнул он себе. — Кажется, ты все же собирался на свадьбу, а не на похороны. На свадьбе не положено думать о каких-то пустынях…

…Запомнилось, что он брел до свадебного луга сорок лет, не понимая — зачем, ведь знал же, что если там и найдется кусочек обетованной земли, то не для него. "Наверное, даже в раю не так веселились бы", — подумал Саша, остановившись перед тем, как слиться с пестрым, подвижным людским облаком, из которого то и дело устремлялся к небу воздушный шарик или новый запев. Ему так хотелось не просто присоединиться к веселью, но пропитаться им, наполниться и стать легким, как эти шарики и ничего не значащим, словно бездумные звуки.

— У меня другая музыка, — шепнул он без заносчивости. Так было. К чему кривить душой? Андрей знал это, приглашая его.

Саша поискал жениха взглядом и улыбнулся ему издали. Тот махал своей единственной рукой, настаивая, чтобы Саша подошел поближе, и он кивнул несколько раз, сделав вид, что пробирается сквозь толпу. Он не сомневался, что через полминуты Андрей и не вспомнит о нем. В конце концов, сегодня же не вечер встречи старых друзей.

Тут он вспомнил о конверте с деньгами, который бумажной броней защищал сердце на случай, если встретится Лилька, а она не могла не встретиться ему в пустыне.