— Что, молодёжь золотая? Оклёмываешься? Как в сказке, да? Одно мгновение — и золото оборачивается куском дерьма? Ведь изрёк твой любимый поэт довольно примитивную рекомендацию. Помнишь? «Полезней мудрость, чем глупость …». А вы глупите, глупите…

   Говорит негромко, с торжеством и с наслаждением. Слова с трудом пробиваются в сознание пленника, все еще заторможенное содержимым марлевого тампона. Валяться на полу возле ног Мамы — до чего же унизительно. Федечка попытался подняться на ноги — не получилось.

   — Ну? Узнал? А то здесь освещение плохое.

   Узник, или заложник — не разобрать, ответил стихами любимого поэта и драматурга.

   — «И всё-то дни свои он ест во тьме, и много скорбей, и болезней у него, и злобы…»

   — Значит, оклемался…

   Григорий Матвеевич еще раз злорадно ухмыльнулся, вышел и запер дверь…

   Машина осторожно съехала с асфальта на просёлок, ведущий к кладбищу. Санчо напряжённо оглядывал придорожные кусты. За любым из них может прятаться автоматчик или «пистолетчик».

   — Куда мог деваться этот паразит?

   Лавр бросался из одной крайности в другую. Сына мог похитить вонючий окимовский главарь, мог захватить Сизарь…

   — На стрелке объявится с пацанами, — неуверенно промолвил Санчо, стараясь не смотреть Лавру в лицо. Он был уверен, что произошло самое страшное. Сейчас за меньшее прегрешение врывают либо расстреливают, а Федечка покусился на целый завод. — Найдем паршивца.

   — Почему не позвонил?

   — Потерял трубку. Забыл в пивнушке…

   — На него не похоже…

   Тревожные вопросы и успокоительные ответы на фоне потряхивания на выбоинах и ухабах выглядели этакой детской игрой в скороговорку. Карл у Клары украл кораллы…

   Пока Лавр и Санчо добирались до цели, там уже стояли парни Шаха. Решительные и угрюмые, они прятали под рубашками и блузами пистолеты и автоматы. Шах в стильном летнем костюме с белоснежным платочком в нагрудном кармашке и с неизменной шляпой-указателем на голове, равнодушно оглядывал надгробья.

   Переваливаясь с боку на бок, по стариковски хрипя, подкатил старый ПАЗик.

   — Кладбище! Конечная остановка.

   Кондуктор-философ, презрительно подумал сын адвоката. Такого еще не наблюдалось. Впрочем, рассуждения на эту тему придется оставить на будущее. Если, конечно, оно, это будущее, состоится.

   Наконец, появилась команда конкурента.

   Две группы — Шаха и Сизаря стояли друг против друга, обменивались угрожающими взглядами, слышалась многоступенчатая матерщина. Но оружие еще молчало. Оно «заговорит» на заключительном этапе стрелки, если не будет достигнуто согласия. Или хотя бы видимость согласия.

   — Ну? — с показным равнодушием, смешанным с пренебрежительностью, спросил Шах.

   — Баранки гну! — в тон ему ответил Сизарь. — Ты зачем, Коля, мой погреб взорвал? Мы на частные владения не договаривались! Там же не только тротил и пластит хранились, там стояли огурчики малосоленые. Двадцать четыре банки! Вернётся из деревни Любка — замочит и тебя и меня!

   — А вагон мой, штаб-квартиру на колёсах кто в воздух поднял, Или это не частное владение с дорогой мебельной обстановкой! — немедленно парировал Шах, нащупывая под пиджаком рукоятку пистолета.

   — Рельсы — народное достояние, усек? У тебя на вагон свидетельства о собственности не было ни хрена! А вот у меня оно есть — на огородный участок.