– Значит, мы видели альтернативное время? Другой ход вещей?

– Да. – Женщина совсем побелела и задыхается.

– И в чем разница между здесь и… тем, что я видела в линзах?

– Нам нужна была часть Матери… готовая к сотрудничеству. – После этих слов женщина кашляет и, отвернув голову, выплевывает основательный сгусток крови.

– Да ну?

– Нужна была такая Ее часть, чтобы и отсюда, и с другой стороны. С нашей стороны. Чтобы послужить Ей якорем, притянуть Ее сюда. Я… рассчитывала на тебя. Потому и… вызвала тебя сюда.

– Вот что ты хотела сотворить со мной на шоссе? Превратить меня в проводник… для нее?

– Да, – дико шепчет женщина. – Но ты отвергла меня, отвергла Ее. Ты слишком стара, слишком… неподатлива. Пришлось искать другой способ. У тебя был ребенок, в этом времени он умер.

Мона дрожит всем телом и понимает, что это не от потери крови.

– И ты взяла и нашла другое время, – говорит она. – Нашла время, в котором… где моя дочка не умерла. Где она со мной, живая.

– Да.

«Она жива, – думает Мона. – Боже, она жива, она настоящая».

Она вспоминает лицо Моны в линзах: недоверчивый всепоглощающий ужас при виде пустой детской кроватки…

Женщина продолжает:

– Нам нужна была твоя кровь, потому что… доступ к альтернативам непрост. Ребенок – часть тебя, твое продолжение. Нам нужен был… мост.

– Как теперь для Матери? Теперь, когда вы заполучили малышку, она приведет сюда Мать?

– Мать уже здесь! – рычит женщина. – Все уже готово. Брешь создана и расширяется. Тебе этому не помешать! Она идет!

Мона оборачивается к миссис Бенджамин.

– Такое возможно?

– По-видимому, – серьезно отвечает миссис Бенджамин. – Не стану притворяться, что все поняла… но, похоже, так.

Женщина дышит часто и неглубоко.

– Я Ее увижу, – шепчет она. – Увижу Ее, и Она увидит меня, и мы снова будем счастливы… как будто прошлого… не было.

Мона всматривается в умирающую.

– Думаешь, ты так просто выскочишь и из этого тела?

Лицо умирающей застывает, только взгляд дергается, обращаясь к Моне.

– Если бы ты убивала только своих, мне было бы плевать, – говорит ей Мона. – До ваших семейных свар мне дела нет. Но ты втянула в это меня. Меня и… мою погибшую дочурку…

Женщина пытается что-то выговорить. Кажется, «желание Матери…»

– Плевать мне, чего хотела ваша Мать. Ты жалкая тварь. Все вы… такие жалкие твари.

И она переворачивает коробочку.

Бледный черепок выпадает из нее.

Женщина в голубом круглыми глазами следит за его полетом.

И когда череп касается ее груди…

Все трое сознают присутствие в комнате четвертого, появившегося незаметно для всех, – как будто этот четвертый, оборванец в грязном голубом полотняном костюме, в деревянной маске кролика, был здесь с самого начала, а теперь кто-то словно включил свет у него за спиной, высветив его силуэт.

Одна комната обращается в две. Прежде всего чуть заметно меняется освещение – приобретает желтоватый оттенок старого пергамента. И, если хорошенько присмотреться, Мона различила бы в тени старые выветренные стены и высокий сводчатый потолок…

Одними губами женщина выговаривает:

– Нет! Нет!

А потом все

темнеет

на той стороне.