Она шла практически вслепую из-за слез, застилавших ей глаза.

Впереди стоял дом викария. На крыльце сидела его пожилая жена с вязанием в руках.

Я не горжусь тем, что сделала дальше.

В свою защиту хочу сказать, что это случалось с миссис Паксли по несколько раз в день.

Я наслала на нее спинной спазм. Женщина вскрикнула от боли. Я знала, что она устроит из этого представление.

Хейзел услышала крик, несмотря на свою печаль, и поспешила вверх по дороге.

Я знаю, что это не было хорошим или честным поступком. Я никогда не говорила, что я хорошая или честная. Но я не чудовище. В качестве благодарности она получила целую неделю без спазмов и два поцелуя в щеку от мужа.

Позволите мне продолжить? Благодарю.

От боли миссис Паксли сложилась вдвое, и когда Хейзел подбежала к ней, чтобы предложить помощь, седовласая леди увидела только сиреневую юбку и пару изящных парижских туфель, о которых леди из Челмсфорда могут только мечтать. Это ей не понравилось.

Юбка и туфли помогли миссис Паксли зайти в дом и лечь на диван, а затем нашли для нее подушку и принесли стакан воды. Несмотря на боль, она хорошенько рассмотрела Хейзел.

– Кто вы, моя дорогая? – спросила она. – Вы не местная.

– Нет, – ответила Хейзел. – Я из Лондона. Я приехала сюда, чтобы навестить друга.

Миссис Пакли сморщилась от нового приступа боли.

– Что ж, для меня вы просто ангел милосердия, – сказала она.

– Я могу кого-нибудь позвать? – спросила Хейзел.

– У служанки выходной, – простонала женщина. – А мой муж в городе, на похоронах.

– Принести вам аспирин? – спросила Хейзел.

– Мерзкая немецкая отрава, – ответила миссис Паксли. – Я в него не верю.

Пожилая леди выглядела такой хрупкой и беспомощной, что Хейзел не знала, как ей уйти.

– Вы все смотрите на пианино, дорогая, – заметила миссис Паксли. – Вы умеете играть?

– Да, – ответила Хейзел. – Хотя я давно не практиковалась.

– Сыграйте что-нибудь для меня, – попросила женщина. – Что-нибудь нежное для моей бедной спины.

Хейзел колебалась. У нее не было нот, и в последний раз она садилась за клавиши три месяца назад. В Челмсфорд она приехала прямо из Франции. Она еще не виделась с родителями. Хейзел решила, что, если она найдет Джеймса, – они с родителями это отпразднуют. Или она сможет поплакать у них на коленях, если…

Если.

Так много «если». Она никогда не думала, что Джеймс не захочет ее видеть.

– Дорогая? – миссис Паксли прервала ее раздумья. – Вы в порядке?

– О, – Хейзел попыталась улыбнуться. – Со мной все хорошо.

– Не обязательно играть на пианино, если это вас расстраивает, – сказала жена викария.

– Нет, нет, – Хейзел поднялась на ноги. – Я буду счастлива что-нибудь для вас сыграть.

И она сыграла «Патетическую» сонату Бетховена. Вторую часть – «Adagio cantabile». Обри назвал ее «Жалкой сонатой». Она молча взмолилась, чтобы он был жив и находился в каком-нибудь безопасном месте.

Только теперь она осознала всю печаль и нежность «Сонаты для фортепиано номер восемь, до минор, опус тринадцать».