Миссис Олдридж раздулась от гордости.

– Поэтому я вернулась из Франции, где работала волонтером, чтобы узнать, все ли у него в порядке.

– Ты вернулась из Франции, – повторила миссис Олдридж. – Где ты работала волонтером. О, милая, милая девочка.

Женщина закрыла глаза, показывая, как ее растрогала эта ситуация.

«Это мать Джеймса, – сказала себе Хейзел. – Ты не можешь потрясти ее за плечо».

В дверном проеме появилась Мегги с чайным подносом и поставила его на кофейный столик.

– Мне отнести немного, эм, наверх? – спросила она у матери.

Кто там, наверху? Хейзел нужно было это знать. Может, Мэгги пыталась ей что-то сказать?

– Я сама отнесу, Маргарет, – сказала миссис Олдридж.

Мегги исчезла за дверью. Миссис Олдридж начала разливать чай, спрашивая Хейзел, сколько сахара положить ей в чашку и добавить ли сливок. У Хейзел закончилось терпение.

– Пожалуйста, миссис Олдридж, – умоляюще сказала она. – Джеймс жив?

По лицу ее гостеприимной хозяйки пробежала тень.

– Он жив, слава богу, – она поставила чашку на стол и взяла Хейзел за обе руки. – Бедное, милое дитя. Ты боялась, что он погиб?

Глаза Хейзел защипало от слез, и она зажмурилась.

– Он тяжело ранен?

Миссис Олдридж медленно отпустила ее руку. В разуме Хейзел поселился новый страх.

«Это не важно, – сказала она себе. – Что бы там ни было, это не важно. Это ведь все еще Джеймс».

Мать Джеймса наградила ее долгим, внимательным взглядом, который показался девушке вечностью.

– С его телом все в порядке, – наконец сказала она. – Но он немного не в себе.

В этот момент Хейзел словно перестала слышать. «Немного. Не. В себе».

– Почему бы мне не заглянуть наверх, – сказала миссис Олдридж. – И не поговорить с Джеймсом? Думаю, ему станет намного лучше после того, как он увидит тебя.

Хейзел прислушалась к ее шагам на лестнице и попыталась взять себя в руки.

«С его телом все в порядке, но он немного не в себе».

Немного.

«Немного» означало, что он еще может прийти в себя. Со временем все можно исправить.

Шаги остановились прямо над гостиной, выходившей окнами на улицу. Она подняла взгляд к потолку. Там был Джеймс. Прямо над ней. Совсем рядом.

Контузия? Некоторые немецкие солдаты страдали от нее. Пленных в самых тяжелых стадиях держали в отдельном крыле. Они не могли работать.

Ее сознание рисовало самые ужасные картины. Смирительные рубашки. Безумие. Насилие. Мысли о немецких военнопленных пробудили воспоминания о Компьене, которые преследовали ее в кошмарах. Она прижала кулак к губам.

«Прекрати».

Почему Джеймс не спустился к ней?

Может, ему нужно было одеться. Она убрала назад воображаемые пряди.

Может, он не готов увидеться с ней сегодня? Ей стоит прийти в другой день?

Ничего, это не страшно. Конечно! Она найдет место неподалеку, где могла бы остаться на пару дней, пошлет родителям телеграмму. Наверняка здесь найдется уважаемая пожилая женщина, которая сдает комнаты…

На лестнице послышались медленные шаги.

Хейзел приготовилась. Джеймс.

Но это был не Джеймс.

– Мне очень жаль, мисс Виндикотт, – начала миссис Олдридж. – В настоящий момент Джеймс не готов никого принимать.

Хейзел позволила себе улыбнуться.

– Все в порядке, – сказала она. – Я могу вернуться в другой…

Миссис Олдридж покачала головой.