— Хорошо, если уж тебе хочется сорвать злость на мне, для этого, по крайней мере, должен быть повод. Так вот, вина Оливии Ханиман бесспорна. Без всяких там «если» и «но». Я чувствовала это с самого начала. И единственной причиной, по которой ты игнорируешь столь очевидный факт, является то, что Оливия каким-то образом ассоциируется у тебя с матерью. Спасая ее, ты как будто спасаешь мать.
Элинор откинулась на спинку кресла.
— Просто чушь какая-то.
— Чушь ли?
В раздумье глядя на Джулию, она не знала, то ли, резко возразив, в негодовании покинуть ресторан, то ли рассказать обо всех противоречивых мыслях и чувствах, обуревающих ее в последнее время. И касающихся не только процесса, но и гибели родителей, Фрэнка, своей неспособности преодолеть внутренние барьеры, не позволяющие ей испытывать привязанность к кому-либо, кроме подруг.
Шумно выдохнув, Элинор наконец решилась.
— О Боже, Джулия. Боюсь, ты права.
Изумлению подруги не было предела.
Внезапно почувствовав себя настолько усталой, что могла, казалось, уснуть прямо на месте, Элинор подперла голову рукой.
— Я так долго таила в себе этот ужас… — Она почувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы. — Боже, как это патетично звучит!
— Вовсе не патетично, — возразила Джулия, беря подругу за руку.
— Понимаешь, — продолжила, Элинор, нервно комкая в пальцах салфетку, — я считала, что если не позволять никому приближаться к себе слишком близко, то ты гарантирована от душевных травм вроде той, которую причинила мне гибель родителей. Как же я ошибалась! Стоило мне увидеть сегодня в суде Фрэнка… О, Джулия, он был таким желанным, что, несмотря на процесс, мне захотелось бросить все и убежать с ним.
Джулия улыбнулась.
— Почему же ты этого не сделала?
— Потому что не могу.
Улыбка сползла с лица Джулии.
— Разумеется, можешь. Все, что тебе надо…
— Ты меня не слушаешь, — возразила Элинор. — Я не могу. Что-то внутри меня не позволяет сделать этого. Что-то, чего я боюсь до смерти.
Прошло несколько долгих минут, но никто из подруг не раскрыл рта, даже для того, чтобы попробовать то, что поставил перед ними официант. Каждой было о чем подумать.
Ощущая стеснение в груди, Элинор судорожно вздохнула и первой нарушила молчание:
— Не могу поверить, что сказала все это.
— Я тоже.
Встретившись взглядами, они улыбнулись друг другу.
— Знаешь, если тебе что-нибудь понадобится, в любое время дня и ночи я к твоим услугам. То же самое может сказать тебе и Голди.
— Знаю. Вы обе… единственная моя опора в жизни. И я вам очень благодарна за это.
— Но последовать моему совету не можешь?
— Нет, — покачала головой Элинор.
— Прекрасно, — кивнула Джулия, пододвигая к себе тарелку. — Ну и страдай себе на здоровье.
Элинор с изумлением уставилась на нее. Это было совершенно не похоже на подругу.
— Извини, но на этот раз на мое сочувствие можешь не рассчитывать. На мой взгляд, Фрэнк — это как раз то, что тебе сейчас надо. А ты решила все разрушить. Что ж, поступай как знаешь, только без меня. — И она принялась за салат.
Когда удивление, вызванное словами Джулии, прошло, Элинор ощутила странное чувство… освобождения.
Долгое время подруги относились к ней с крайней осторожностью. Следили за своими словами и поступками, и это притом что после гибели родителей прошло уже много лет. Бывали моменты, когда ей хотелось от них более откровенной, естественной реакции. |