– Сюзанна, – улыбнулся Хадсон, он наверняка вспомнил забавный случай. О ней всегда говорят с улыбкой на лице. – Как она поживает?

– Очень даже хорошо. У Сюзанны все по-прежнему.

Принесли напитки, вскоре подошла официантка и приняла заказ.

– Держит бар? – спросил Хадсон, когда официантка ушла. Он подносит запотевший стакан пива к губам, на бороде и усах остается пена.

– Ну еще бы. И собирается работать так до конца своих дней, – говорю я и с ужасом думаю о Молли. Чем она там занималась при жизни? Пальцами стучу по ножке бокала.

– Сто лет там не был. Что-нибудь изменилось?

Сделав глоток вина, я поставила бокал на стол и пожала плечами:

– Не знаю. Тоже давно там не была.

– А почему? – спросил он. – Ты же постоянно зависала в баре.

– Ты прав, но когда? Когда выступала с группой, – заметила я. – Теперь этот бар напоминает мне о том, чего не вернуть.

Когда Даррену поставили диагноз, я ухаживала за ним дома и редко уходила по вечерам. Он уволился, ему назначили пенсию. Помимо этого, я продолжала получать роялти с написанных мною песен. Так что выходить на работу мне не пришлось.

Даррен умер. Спустя пару месяцев я раз или два приходила к Сюзанне в бар. Но там было грустно. Слишком много воспоминаний. А с Сюзанной мы и так постоянно вместе завтракали и обедали, говорили по телефону. Пообщаться с ней я могла и вне бара.

Были времена, когда я пропадала почти каждую ночь. Это позже я стала домоседкой.

– Туда стоит сходить, – вдруг предложил Хадсон.

Я посмотрела на него с любопытством.

– Думаешь?

– Да-да, мне и тебе, – он показал сначала на меня, потом на себя. – Стоит туда сходить.

– Пойти в бар с матерью? Шутишь?

– Нет, я серьезно.

Официантка вернулась с заказом. Поблагодарив ее, беру вилку и втыкаю в пасту, от которой идет пар. Хадсон принимается за пиццу.

Проглотив кусок, вытирает рот салфеткой.

– Пойдем сегодня.

– Что? – Наверное, ослышалась. Рот прикрыт салфеткой, не пойму, что он сказал.

– Все, доедаем и идем, – отрезал он, будто уже принял решение.

– Не знаю… – Опускаю ногу, что была закинута на другую, и начинаю нервно стучать носками туфель о пол.

– Давай, будет огонь.

Огонь?!

– Не уверена…

Он рассмеялся.

– Мам, тебе стоит немного взбодриться.

Отказаться? Не хочу, чтобы с его лица пропала широкая улыбка. Боюсь испортить вечер. Впервые за долгое время он проводит его не с друзьями. Со мной, и только со мной.

– Ладно, но домой вернемся не поздно. – Нужна хотя бы видимость контроля. Мне известно, как Хадсон засиживается допоздна.

– Согласен. Мне завтра рано на работу.

Смотрю Хадсону поверх плеча. В ресторан вошла семья. Маленькая девочка говорит громко, ее губки двигаются быстро, она напоминает мне Кендру, которая научилась говорить очень рано. Выражение лица мамы мне знакомо: ей вроде и интересно, но она уже устала. Мыслями возвращаюсь к нашему столику. Наклонившись над тарелкой, Хадсон ест еще один огромный кусок пиццы.

Надо что-то сказать, так ведь? Или что-нибудь спросить? О чем мы говорили?

Пытаюсь вспомнить, но в голове пустота.

Вздохнув, жую пасту. Приятный сливочный соус, насыщенный вкус.

– Ну что, едем?

– Куда? – проглотив, спросила я.