|
Мы могли бы еще катать пассажиров, но у нас уже не было настроения и мы прикрыли лавочку. За нами приехала Дьюк с приятелями и отвезла нас в дом, находившийся как раз по ту сторону второго пальмирского озера. Можно было поплавать, но Пол предпочел остаться на берегу; вода показалась ему холодной. — Одолжи расческу, Стью, — попросил я, выбравшись через час из воды, когда мы уже вернулись в дом. — Само собой. — Он вручил мне обломок пластика, на одном конце которого торчало пять зубьев, потом длинный просвет, а потом еще торчал лесок из 18 зубьев, а дальше зияла пустота. — Расческа парашютиста, — извиняющимся тоном сказал Стью. — Несколько жестких приземлений доконали ее. Особой пользы расческа не принесла. Мы вернулись к собравшимся гостям, к целой толпе народу в гостиной, уминавшей сэндвичи и картофельные чипсы. Все они приставали к Полу с расспросами: чего мы, собственно, добиваемся, занимаясь воздушным бродяжничеством. В комнате витала какая-то смутная тоска, словно мы были чем-то, чего эти люди давно хотели сами, словно они испытывали затаенное желание распрощаться с Пальмирой и улететь в солнечный закат вместе с Великим Американским Воздушным Цирком. И больше всего это было видно по лицу Дьюк. Тут я подумал: если они хотят сделать что-нибудь в этом роде, то чего же они ждут? Почему бы им этого не сделать и не стать счастливыми? Пол со своей железной логикой привел Дьюк к мысли полетать на Ласкомбе. — Только пусть это будет ночью, — сказала она. — Почему ночью? Вы же почти ничего не увидите... — Вот именно. Я и не хочу видеть. А то у меня появится желание прыгнуть. Может, ночью этого не будет. Пол поднялся с места. — Тогда идемте. И они ушли. Кругом стояла кромешная тьма; отказ двигателя при взлете доставил бы им несколько неприятных минут. Мы начали прислушиваться и спустя некоторое время услышали взлет Ласкомба и увидели его навигационные огни, плывущие среди звезд. Они остались над городом и лишь кругами набирали высоту. Молодец Пол. Отказ при заходе на посадку не застанет его врасплох. Вернувшись в дом, мы поболтали еще немного о том, какая всё-таки странная девушка эта Дьюк; как долго она боялась подниматься в воздух в самолете и как она внезапно решилась на это среди ночи, ведь никому и в голову не пришло бы выбирать такое время для своего первого полета. Стью получил по заслугам за свою неразговорчивость, а я нашел старую сувенирную гитару и принялся ее настраивать. Одна из струн тут же лопнула, и я пожалел, что взял ее в руки. Кусок рыболовной лески в качестве резервной струны звучал слишком высоко. Немного погодя вернулись наши летуны. — Прекрасно, — заявила всем нам Дьюк. — Огни и звезды. Но уже через пять минут я сказала: «Хочу вниз, хочу вниз!» У меня начало возникать желание прыгнуть вниз. — Она не смогла бы выпрыгнуть из самолета, даже если бы захотела, — сказал Пол. — Она даже дверцу не смогла бы открыть. Дьюк поговорила еще немного о том, что она чувствовала во время полета, но слова ее были осторожны и сдержанны. Мне было интересно, что она думает на самом деле. Часом позже мы поблагодарили хозяев, попрощались и отправились сквозь ночь пешком на аэродром. Плохо бы мне пришлось, если бы мотор отказал при взлете, — сказал Пол. — Я знал, что луг где-то внизу, но я его совершенно не видел. Я вообще перешел на полет по приборам, как только мы оторвались от земли... Кругом была ЧЕРНОТА! Я даже не мог понять, где горизонт. Призрачное какое-то ощущение — то ли город как звезды, то ли звезды как город. — По крайней мере, ты оставался на дистанции планирования, пока находился в воздухе, — сказал я. |
