Лишь выйдя за пределы треклятой ограды, они остановились, с облегчением вздохнули и переглянулись. Первым заговорил Одиссей:

— Ловко ты выкрутился в этих весьма необычных обстоятельствах, Ноемон.

— Это похвала или упрек, господин? — спросил юноша.

— Сам рассуди.

— Я полагал, гоподин, что среди всех этих чудес мне будет легче говорить, чем тебе.

Одиссей провел рукою по лбу и по глазам.

— Нет, господин, — сказал Ноемон, — к сожалению, то был не сон. А может быть, к счастью?

Одиссей пристально посмотрел на него.

— Догадываюсь, о чем ты думаешь.

— Догадываешься или знаешь?

— И на сей раз ответь себе сам.

— Я уже это сделал, господин, — быстро ответил Ноемон.

С еще далекой лесной опушки до них донеслись короткие, но в этой тишине хорошо слышные возгласы. Это звал их, забавно размахивая руками, Смейся-Плачь. Одиссей помрачнел.

— Ему не надо знать, — сказал он. — По крайней мере, пока.

— Думаешь, разболтает? — спросил Ноемон.

— Нет, он не болтун, когда знает, что болтать опасно. Но я не хотел бы, чтобы он сейчас стал расспрашивать. Сперва я сам должен ответить себе на разные вопросы этой загадочной, непонятной истории.

И опять Ноемон сказал:

— Не с сегодняшнего дня я знаю, что тебя, господин, покорить можно скорее молчаньем, нежели разговорами.

Одиссей глянул на него исподлобья, враждебно.

— Немало знаний у тебя собрано и не по возрасту разумно уложено в голове, но иногда в твоих размышлениях что-то обрывается и нить благоразумия лопается от чрезмерных желаний.

— Я уже понял, господин, в каком месте порвалась нить. Тебя не покоряют, ты сам покоряешься.

— Вот именно! — засмеялся Одиссей. — И будет хорошо, если ты эту оборвавшуюся нить завяжешь прочным узелком.

Ноемон тоже развеселился.

— Уже сделано, господин. Гордиев узел соединил во мне ярмо с дышлом царской колесницы.

— И ты будешь ждать, пока я его разрублю?

— Я уже второй узел закрепляю. Связываю нетерпение.

— Правильно поступаешь. А теперь идем!

51. Одиссею хотелось, чтобы разговор с шутом был коротким, но он понимал, что стоит решительно высказать такое желание, и Смейся-Плачь сразу догадается, что посещение прошло не так, как его мыслил себе герой. Вопреки ожиданиям лицо шута не выражало никакого любопытства, оно казалось совершенно равнодушным, а если и было слегка озабоченным, то озабоченность эта вряд ли выходила за пределы будничных дел мира сего.

Одиссей все же спросил:

— Надеюсь, ты не соскучился, так долго ожидая нас?

Смейся-Плачь ответил на свой лад, однако совершенно бесцветным голосом:

— Напрасный вопрос. Разве тебе неизвестно, славный воин, что только глупцы скучают в своем собственном обществе?

— Верно! Итак, порадуемся тому, что ты провел время с самим собою мудро и что наше дальнее путешествие счастливо достигло цели.

— О боги! — воскликнул Смейся-Плачь. — Стало быть, вы нашли Телемаха?

— Увы, нет. Он покинул остров волшебницы за несколько дней до нашего прибытия. Мы, вероятно, разминулись.

— О да, конечно! — кивнул Смейся-Плачь. — Мы, вероятно, разминулись. Таков нормальный ход людских судеб.