– Спасибо.

– Итак… Чем я могу помочь?

Лилли снова улыбнулась и сделала глубокий вдох.

– Вы очень поможете мне, став лидером этого города.

Решение было крайне поспешным и еще не имело никакой официальной силы, но Лилли тотчас почувствовала, что у нее с плеч свалилась неподъемная ноша.

Следующие несколько дней она была на седьмом небе от счастья, руководя посадкой арбузов и канталуп в северной части арены, помогая отчищать оставшиеся кровавые разводы и убирать кандалы из гаражей под гоночным треком и перекапывая землю в восточной части арены для посадки цветов. Цветы были целиком и полностью идеей Лилли – и кое-кто в шутку советовал ей посадить лилии, в то время как городские скептики считали возню с ними бесполезной тратой времени. Зачем расходовать драгоценные минуты жизни на декоративные, ненужные, легкомысленные элементы вроде цветов? Перед каждым в этом городе стоял вопрос жизни и смерти. Людям следовало все свое время посвящать укреплению стен, поиску провизии, работе на благо строительства автономного общества и общему повышению их шансов на выживание. Само собой, с этим было сложно поспорить. Лилли это понимала. Иеремия тоже это понимал. Все это понимали. И все же Лилли очень хотелось посадить в Вудбери цветы.

Эта мысль не давала ей покоя. Воспоминание об отцовских розовых кустах преследовало ее во сне и наяву. Эверетт Коул с монашеским рвением ухаживал за своим образцовым цветочным садом, а его английские розы, которые росли вдоль невысокого заборчика, были гордостью всей Мариетты. А еще Лилли считала, что сможет в конце концов убедить жителей города, что в создании цветочной клумбы есть крупица смысла. Она снова и снова повторяла, что цветы будут привлекать пчел, которые, в свою очередь, станут опылять и другие растения.

Она рассказала об этом детям Дюпре, и те предложили ей высадить цветы тайно, под покровом ночи, когда все в городе заснут. Дети тотчас поддержали ее в «цветочном вопросе» (теперь этот камень преткновения называли именно так). Дети охотно воспринимали все то, чего взрослые, поглощенные быстрыми, неистовыми потоками жизни, были давно лишены. Но Лилли не хотела идти против течения, особенно в ходе столь деликатного процесса мирного изменения режима.

Дни шли за днями без инцидентов и без атак ходячих. Миграционный путь суперстада отклонился от города, существенное количество мертвецов, бродивших по окрестностям, потекло на север, куда их, вероятно, привлекали свет, пожары и шум, все еще раздававшийся на задворках Атланты. А может, все это было совершенно случайно. Люди до сих пор не разгадали секреты движения ходячих и безумные паттерны их поведения; предсказать их следующий шаг было невозможно. В глубине души Лилли полагала, что они могли вернуться в любой момент, тысячекратно более сильной армией, разрушительной, как землетрясение или торнадо. И это был еще один повод жить. Дышать. Любить друг друга. Каждую минуту наслаждаться жизнью. И ради бога, ради всего святого – когда-нибудь, как-нибудь, Божьей милостью – чувствовать в воздухе живительный аромат цветов.

За следующую неделю Лилли еще сильнее сблизилась с Келвином и его детьми. Она читала сказки и рассказывала истории – иногда по памяти, иногда с опорой на потрепанные книги, которые Боб давным-давно притащил из библиотеки. Она научила Томми заряжать пистолет, стрелять из него и ухаживать за ним. Они практиковались в стрельбе во дворе депо – в том самом месте, где еще недавно Губернатор отчаянно учился стрелять, имея лишь один глаз, – и Томми по уши влюбился в Лилли, и это стало его первой подростковой влюбленностью. Келвину очень нравилась их дружба, и он понемногу начинал сожалеть о том, что наговорил Лилли наутро после случившегося на полу пустынного коридора ратуши. Вполне вероятно, Келвин Дюпре медленно, неотвратимо, неизбежно влюблялся в Лилли Коул.