Лилли не спешила запрыгивать к нему в постель. Она шла маленькими шажками, уважала его чувства, при детях вела себя с ним нейтрально и старалась не обращать внимания на тлеющее сексуальное напряжение, которое постепенно нарастало между ними с Келвином. Несколько раз они оставались ночью наедине на втором этаже ратуши, пока дети спали без задних ног за закрытыми дверями, а из заколоченных окон доносился громкий стрекот сверчков, и падали друг другу в объятия и целовались до умопомрачения, но Лилли не снимала одежды. Она еще не чувствовала себя готовой. До поры до времени она не хотела полностью отдаваться во власть Келвина, хотя и понимала, что вскоре это произойдет. Ей приходилось признать: она хотела стать матерью его детям.

К концу этой недели церковная группа провела в городе практически целый месяц, в ходе которого Боба видели всего несколько раз. Старый военный медик скрывался в тоннелях, в одиночестве, в монашеской изоляции, работая над вентиляционной системой и электричеством, составляя карту миллиона ответвлений, укрепляя подгнившие опорные балки и переживая из-за растущего влияния Иеремии. Лилли решила не трогать его. Она верила, что рано или поздно он смирится с положением вещей, а потому лучше оставить его в покое и подождать, пока он не смягчится сам. Однако вскоре Лилли выяснила, что Боб не просто ворчал – немалую долю своего времени он тратил на то, чтобы выведать, что проповедник прячет в громадных черных брезентовых сумках, которые лежали под кроватью в его квартире в самом конце Мейн-стрит.

По какой-то причине, которую затруднялся объяснить даже сам Боб, он был твердо уверен, что именно в этих брезентовых сумках скрывается ключ к истинному плану Иеремии.

Вудбери утопал в жаре, пока люди не начали выходить из душных квартир на улицу, чтобы глотнуть хоть немного свежего воздуха. Никто не мог позволить себе роскошь включить кондиционер – от генераторов работал только один, встроенный в оконную панель в задней части склада на Догвуд-лейн, где хранились все портящиеся продукты, – поэтому комфортнее всего в этот момент было на городской площади, в прекрасной тени двухсотлетних дубов, древние, скрюченные ветви которых простирались во все стороны над лужайкой, заросшей жухлой травой.

К ужину под этими дубами собралось практически все население Вудбери. Кое-кто разложил одеяла на земле. Три женщины из церковной группы – Колби, Роуз и Кейлин – забили пару кроликов и пришли на площадь с длинным противнем, на котором лежали кусочки хорошо прожаренного кроличьего мяса, приготовленного на костре в переработанном кукурузном масле. Две девушки – Мэри Джин и Ноэль – смешали очень крепкий пунш из сока от консервированных фруктов и жуткого домашнего самогона Бена. Спид и Мэттью за прошедшее время успели подружиться с молодыми парнями из церковной группы – Стивеном, Марком и Ризом, – и теперь все пятеро смолили травку на задворках ратуши.

Все чувствовали сладковатый запах марихуаны, который витал над площадью, но теперь этот запретный аромат не возмущал даже церковников. Уэйда Пилчера, бывшего офицера полиции из Джексонвилла, который сам провозгласил себя блюстителем порядка в церковной группе, это даже забавляло. В какой-то момент он обогнул здание ратуши, по старой памяти притворившись полицейским, чтобы попугать молодежь, и когда все парни принялись спешно прятать самодельные трубки из кукурузных початков, которые использовали, чтобы курить травку, он хохотнул, пожурил их за то, что они «не делятся со всеми», и попросил затянуться. В эту секунду веселье перешло на следующий уровень.

Около семи часов солнце начало клониться к горизонту, и мягкий закатный свет принес долгожданное облегчение после изматывающей жары. Импровизированная вечеринка уже была в разгаре. Население Вудбери, которое теперь насчитывало сорок три человека, словно решило выпустить пар и снять постоянное напряжение, мучившее всех и каждого во времена чумы, и устроить этот неожиданный праздник.