-  Это я старый хрен! - вскинулся генерал, - да я тебя на одну руку положу, другой прихлопну!

    Он вскочил со стула и встал в какую-то восточную боевую позу, выставил вперед скрюченные руки и начал переступать на месте, поводя плечами и бедрами. В трусах с кривоватыми ногами и варикозными венами, Перебатько выглядел не очень грозно, но мне было не до выяснений, кто из нас круче и сильнее.

    -  А такое ты когда-нибудь видел? - поинтересовался я, вытаскивая кинжал. - Работает безо всякой электроники!

    Афганский кинжал, добытый мной в бою, выглядел, прямо скажу, страшновато. На востоке знали, чем и как напугать противника: кривой, со сходящим в острие клинком, он тускло блестел смертью.

    Генерал прервал свой боевой танец и отступил. Лицо его, как и вчера после пожара, посерело, сделалось старым.

    -  Ты не посмеешь меня тронуть! Меня, старого человека?! Никогда. У тебя рука не поднимется! - негромко сказал он побелевшими губами, потом не удержался от угрозы. - Тебе это даром не пройдет!

    -  Какая мне разница, сколько зарезать гадов, одного или десяток? - грустно сказал я, примеряясь куда лучше ударить клинком. - Семь бед, один ответ! Всё равно мне отсюда живым не выбраться, а помереть с тобой за компанию будет не так обидно.

    -  Погоди, погоди, - бормотал Перебатько, отступая, - что мы звери, ведь всегда можно договориться!

    Я уже не раз наблюдал, как многие люди, облачённые властью, оставшись без полномочий и помощи холуев, терялись в самых простых ситуациях, Привычка загребать жар чужими руками полностью лишала их даже самых элементарных навыков самозащиты. Бывшие почти всегда ломаются первыми и опускаются ниже всех прочих.

    -  О чем нам с тобой говорить, я тебе больше не верю. От тебя кроме пакостей всё равно ничего не дождёшься, - грустно сказал я. - Зачем мне иметь за спиной пятую колону!

    -  Погоди! Ну что ты выделываешься! - начал он и тут же заюлил. - Ты не знаешь, я очень большой человек! От меня многое зависит! Если ты меня грохнешь, то сделаешь большую ошибку! Ты не думай, я хороший человек! - торопливо говорил он, отдаляя завершающий штрих наших отношений.

    -  Вижу, я спас тебе жизнь, а ты меня продал даже не за тридцать серебреников, а просто так.

    -  Ошибся и признаю! - заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. - Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?

    Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.

    -  Значит, хочешь жить? - спросил я, загоняя бедного старика в угол.

    -  Хочу, - честно признался он. - Проси что хочешь, только не убивай!

    -  Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.

    Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:

    -  У меня осложнения, - бормотал он, - немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!

    Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.