Разговор стал общим.

Хозяин наливал уже по пятому кругу, самые остервенелые выпивохи чрезмерно разгорячились, в голове у всех шумело, переходили от столика к столику, присаживались где попало, перекликались из конца в конец, кричали:

— Э, ни черта вы не знаете! Все это чепуха на постном масле, фараоновы враки, Шаплар-то жив и не думал подыхать!

— Как это не подох?

Услыхав от Заставы-Монпарно такое ошеломляющее заявление, Толстяк соскочил со стола, на котором сидел, свесив ноги, и бросился навстречу своему корешу, уперев кулаки в бока, набычившись, кипя от злости:

— Сдурел? Чокнулся? Говоришь — не подох? А ну, давай, выкладывай дело, чем просто языком трепать… или вздумал над ребятами поиздеваться?

По счастью, Застава-Монпарно хорошо знал, с кем имеет дело Сам он был не местным — нет, уж он-то никогда на Монмартре жить не будет — крутому парню в этих краях делать нечего… тем не менее он знал, как вести себя в темных вертепах и творил суд и расправу на авеню Мэи. Поэтому он ничуть не испугался наскока Толстяка. Тот был просто-напросто пьян и орал только потому, что водка, настоенная на перце, бросилась ему в башку.

— Не заводись ты! — спокойно сказал Застава-Монпарно, — объяснения тебе нужны? Вот они! — И распахнув рубашку на волосатой груди, он вытащил скомканный экземпляр одной из утренних газет.

— Вот в этом грошовом листке все рассказано. Распечатай уши. По-видимому, говорится в статейке, папаша Шаплар такой же покойник, как мы с тобой, и просто-напросто воспользовался тем, что его магазины прикрыли, и укатил в Швейцарию. И не долее как сегодня утром прислал оттуда распоряжения своим кассирам. Вот… читайте… Здесь про все это написано.

От слов Заставы-Монпарно все оцепенели. Сперва подумали, что он брешет, но, внимательно рассмотрев газету, убедились, что его слова — чистая правда. Все было написано черным по белому: «в магазин «Пари-Галери» пришло письмо, сообщающее о скором возвращении промышленника», а раз это напечатано, стало быть, все правда.

Толстяк прочитал заметку во всеуслышание и с удивлением добавил:

— Ничего не понимаю! Зачем же этот Фандор направо и налево рассказывал, что своими глазами видел труп старика Шаплара на козлах?

Но вопрос остался без ответа. Все чувствовали, что в этой истории с мертвецом, который, в конечном счете, мертвецом не был, крылось какое-то чрезвычайно важное дело, вроде бы тайно направляемое самой полицией, и это, само собой разумеется, внушало уважение.

На время разговоры прекратились, каждый о чем-то раздумывал, смущенный этим таинственным происшествием, — и тут общее внимание опять было привлечено цветочницей. Она подошла к Фонарю, взяла его под руку и ласково нашептывала ему:

— Пойдешь со мной, миленький? Что? Хватит тебе пить-то! Лучше воздухом подышать… Ну, пойдем же!

Все разразились хохотом:

— Ну и ну! Ничего себе вкус у девчонки! Подбирает самых отпетых пьяниц, какие уж на ногах не держатся… Видно, не терпится ей получить отменную трепку… Очень уж зол бывает Фонарь наутро после крепкой выпивки, С похмелья он страшен…

Тут кто-то негромко вспомнил Пантеру, его бывшую любовницу, которая внезапно куда-то пропала — уж ей-то было известно, каков он после пьянки. Однако цветочница оказалась настойчивой, а когда ей удалось потащить Фонаря к дверям, весь кабак разразился аплодисментами.

— Браво, малышка, молодец! Побольше бы таких женщин! Ну, черт побери, у этой, видно, поджилки не трясутся!

Но цветочнице, по-видимому, не было никакого дела до мнения собравшихся в трактире апашей.