Изменить размер шрифта - +
 - Зульфия Разимовна сунула платок в чашку с чаем, спохватилась и принялась выкручивать тонкий батист. - Только все равно сердце болит. Человек погиб… По-дурацки погиб. И я к этому причастна! Если бы я настояла на своем…

    -  Ну а если бы американца убил здоровый костолом без тахикардии - была бы какая-то разница? Для убитого - вряд ли. Да и для остальных тоже.

    -  Наверное, вы правы, Дмитрий. Я зря переживаю - но я ничего не могу с собой поделать! У меня такое в первый раз, за двадцать четыре года медпрактики…

    -  Зульфия Разимовна, скорее всего никто вообще не будет интересоваться здоровьем победителя. А если заинтересуются и увидят ваш диагноз - только плечами пожмут. В итоге спишут на несчастный случай и забудут. Собственно, это и мог быть только несчастный случай! Никто не в силах такое предвидеть - хоть вы, хоть сам Гиппократ! - вновь вступает в разговор Ленчик.

    Кажется, вдвоем мы ее все-таки немного успокоили.

    -  Действительно, история странная и неприятная, я вас понимаю - но мало ли что случается на подобных турнирах? Ну, упал человек неудачно, затылком ударился или еще чем… Разве что этот мой коллега-остеохондротик - тайный мастер какого-нибудь «Белого Журавля»! - пытаюсь я пошутить, но, похоже, не вовремя. - Впору садиться роман писать: тайное общество, прадедушка из провинции Хэбей, искусство «отсроченной смерти»…

    -  Роман не надо, - Ленчик оборачивается ко мне и слишком пристально на меня смотрит. - В другой раз. Зульфия Разимовна, мы с Димой еще обсудим ваш рассказ с Олегом Семеновичем и перезвоним вам. Не волнуйтесь. А этот… журавль белый… Никакой он не мастер. Зульфия Разимовна, покажите ваш список.

    Госпожа Иванова извлекает из кармана сложенный вчетверо листок и протягивает его мне. Разворачиваю. Ксерокопия. С очень даже приличной лазерной распечатки, на фирменном бланке клуба «Тайра», с непременным значком «инь-ян» в правом верхнем углу. Последняя фамилия действительно вписана от руки. Монахов Владимир Павлович. Сорок два года. Совпадение, наверное…

    И тут до меня доходит.

    Сорок два года, лысина, сутулые плечи, отвисающий живот…

    Я медленно поднимаю взгляд на Зульфию Разимовну.

    -  У этого… Монахова - у него родинка есть? На лице, справа от носа?

    -  Есть, - уныло подтверждает Иванова.

    Я оборачиваюсь к Ленчику и обнаруживаю, что он с интересом наблюдает за моей реакцией.

    -  Теперь понимаешь? - вкрадчиво интересуется Ленчик.

    -  Понимаю.

    Вру я. Теперь-то я уж точно ни черта не понимаю!

    Кроме одного: Харьков - большая деревня…

    Закрывая за собой калитку, я глянул через плечо. Зульфия Разимовна, пригорюнясь, стояла на веранде, а у ног ее лежал матерущий доберманище. Кобель. Тоже небось прямо из воздуха объявился.

    Уши собаки торчали двумя копейными остриями.

    IV. НОПЭРАПОН

    СВЕЧА ВТОРАЯ

    Если, однако, в отроке двенадцати-тринадцати лет явлен замечательный талант, что он ни делай - все будет чудесно. Если мальчик и собой хорош, и голос его красив, да если он искусен, то откуда взяться дурному? Вот только цветок этот не является истинным цветком, он всего лишь цветок временный.

    Дзэами Дабуцу. «Предание о цветке стиля»

    1

    -  Осторожнее, господа! Осторожнее! Ради ваших почтенных матушек, чтоб им ни… никогда… Да осторожнее же, дети собаки!

    Маленький толстячок едва не плакал.

Быстрый переход