- Зульфия Разимовна сунула платок в чашку с чаем, спохватилась и принялась выкручивать тонкий батист. - Только все равно сердце болит. Человек погиб… По-дурацки погиб. И я к этому причастна! Если бы я настояла на своем…
- Ну а если бы американца убил здоровый костолом без тахикардии - была бы какая-то разница? Для убитого - вряд ли. Да и для остальных тоже.
- Наверное, вы правы, Дмитрий. Я зря переживаю - но я ничего не могу с собой поделать! У меня такое в первый раз, за двадцать четыре года медпрактики…
- Зульфия Разимовна, скорее всего никто вообще не будет интересоваться здоровьем победителя. А если заинтересуются и увидят ваш диагноз - только плечами пожмут. В итоге спишут на несчастный случай и забудут. Собственно, это и мог быть только несчастный случай! Никто не в силах такое предвидеть - хоть вы, хоть сам Гиппократ! - вновь вступает в разговор Ленчик.
Кажется, вдвоем мы ее все-таки немного успокоили.
- Действительно, история странная и неприятная, я вас понимаю - но мало ли что случается на подобных турнирах? Ну, упал человек неудачно, затылком ударился или еще чем… Разве что этот мой коллега-остеохондротик - тайный мастер какого-нибудь «Белого Журавля»! - пытаюсь я пошутить, но, похоже, не вовремя. - Впору садиться роман писать: тайное общество, прадедушка из провинции Хэбей, искусство «отсроченной смерти»…
- Роман не надо, - Ленчик оборачивается ко мне и слишком пристально на меня смотрит. - В другой раз. Зульфия Разимовна, мы с Димой еще обсудим ваш рассказ с Олегом Семеновичем и перезвоним вам. Не волнуйтесь. А этот… журавль белый… Никакой он не мастер. Зульфия Разимовна, покажите ваш список.
Госпожа Иванова извлекает из кармана сложенный вчетверо листок и протягивает его мне. Разворачиваю. Ксерокопия. С очень даже приличной лазерной распечатки, на фирменном бланке клуба «Тайра», с непременным значком «инь-ян» в правом верхнем углу. Последняя фамилия действительно вписана от руки. Монахов Владимир Павлович. Сорок два года. Совпадение, наверное…
И тут до меня доходит.
Сорок два года, лысина, сутулые плечи, отвисающий живот…
Я медленно поднимаю взгляд на Зульфию Разимовну.
- У этого… Монахова - у него родинка есть? На лице, справа от носа?
- Есть, - уныло подтверждает Иванова.
Я оборачиваюсь к Ленчику и обнаруживаю, что он с интересом наблюдает за моей реакцией.
- Теперь понимаешь? - вкрадчиво интересуется Ленчик.
- Понимаю.
Вру я. Теперь-то я уж точно ни черта не понимаю!
Кроме одного: Харьков - большая деревня…
Закрывая за собой калитку, я глянул через плечо. Зульфия Разимовна, пригорюнясь, стояла на веранде, а у ног ее лежал матерущий доберманище. Кобель. Тоже небось прямо из воздуха объявился.
Уши собаки торчали двумя копейными остриями.
IV. НОПЭРАПОН
СВЕЧА ВТОРАЯ
Если, однако, в отроке двенадцати-тринадцати лет явлен замечательный талант, что он ни делай - все будет чудесно. Если мальчик и собой хорош, и голос его красив, да если он искусен, то откуда взяться дурному? Вот только цветок этот не является истинным цветком, он всего лишь цветок временный.
Дзэами Дабуцу. «Предание о цветке стиля»
1
- Осторожнее, господа! Осторожнее! Ради ваших почтенных матушек, чтоб им ни… никогда… Да осторожнее же, дети собаки!
Маленький толстячок едва не плакал. |