Вячеслав Рыбаков. Носитель культуры
Тугой режущий ветер бил из темноты, волоча длинные струи песка и пыли. От его неживого постоянства можно было сойти с ума; на зубах скрипел песок, от которого не спасали ни самодельные респираторы, ни плотно стиснутые губы. С вершин барханов срывались мерцающие в лунном свете шлейфы и ровными потоками летели по ветру. Дом уцелел каким‑то чудом. Его захлестывала пустыня; в черные, бездонные проломы окон свободно втекали склоны барханов, затканные дымной пеленой поземки. Видно было, как у стен плещутся, вскидываясь и тут же опадая, маленькие смерчи. На пятом этаже в трех окнах подряд сохранились стекла. – Это может быть ловушкой, – проговорил инженер. Крысиных следов не видно, подумал музыкант, и сейчас же шофер сказал: – Крысиных следов не видно. – Ты шутишь? – качнул головой инженер. – На таком грунте, при таком ветре? Они не продержатся и получаса. Долгая реплика не прошла инженеру даром – теперь ему пришлось отвернуться от ветра, наклониться и, отогнув край марлевого респиратора, несколько раз сплюнуть. Плевать было трудно, нечем. – Войдем в тень, – предложил пилот, почти не размыкая губ. – Мы как мишень. Там обсудим. – Что? – пробормотал шофер. – Обсуждать – что? Глянь на луну. Мутная луна, разметнувшаяся по бурому небу, касалась накренившегося остова какой‑то металлической конструкции, торчащей из дальнего бархана. – Садится, – сказал друг музыканта. Он очень хотел, чтобы уже объявили привал. Ремни натерли ему плечо до крови. – Именно, – подтвердил шофер. – Скоро рассвет. Все одно, день‑то переждать надо. – Приметный дом, – проговорил пилот задумчиво. – Пять дней их не встречали, – ответил шофер. – Отобьемся, – сказал друг музыканта. – Вам ведь доводилось уже. Пилот только покосился на него, усмехаясь полуприкрытыми марлей глазами. – Устали мы очень, – сообщила мать пилоту, и тот, помедлив, решился: – Оружие на изготовку. Первыми – мы с шофером, в десяти метрах парни, затем вы с дочерью. Инженер замыкает. Вперед. Музыкант попытался сбросить автомат с плеча так же четко, как и все остальные, но магазин зацепился за металлическую застежку вещмешка, и оружие едва не вырвалось из рук. Музыкант только плотнее стиснул зубы и ребром ладони перекинул рычажок предохранителя. Пилот и шофер уже удалились на заданную дистанцию; из‑под ног их, вспарывая поземку изнутри, взлетали темные полосы песка. Увязая выше щиколотки, наклоняясь навстречу ветру, музыкант двинулся за первой двойкой, стараясь ставить ноги в следы пилота. Рядом он чувствовал надежную близость друга, сзади тяжело дышала мать. С автоматом в руке музыкант казался себе удивительно нелепым, игрушечным – какой‑то несмешной пародией на «зеленые береты». Никогда он не готовил своих рук к этому военному железу, но вот чужой автомат повесили ему на плечо, и теперь палец трепетал на спусковом крючке. Идти было очень трудно. Они вошли в окно и в комнате сомкнулись. Пилот отстегнул с пояса фонарик. – Дверь, – коротко приказал он, левой рукой держа на изготовку автомат. Инженер и шофер прикладами проломили дверь, намертво завязшую в наметенном песке. Сквозь неровную пробоину пилот направил луч света в открывшуюся комнату и сказал: – Вперед. Музыкант, а затем его друг вошли в пробоину, навстречу своим тусклым, раздутым теням, колышущимся на стене. – Все нормально, – сообщил музыкант, еще водя дулом автомата из стороны в сторону. Здесь было тише, и песка на полу почти не оказалось. |
