|
Всякое другое место слишком низко для нее и для вас. Она замолчала и, подойдя к колокольчику, подала сигнал к своему отъезду. Сделав это, она медленно отступила назад и подошла к Джулиану. Нежно приподняла она его голову и положила ее на сбою грудь, молча наклонилась и коснулась его лба своими губами… Вся благодарность, наполнявшая ее сердце, вся принесенная ею жертва, мучившая его, выразились в этих двух действиях – так скромно и так нежно сделанных. Когда последнее нежное пожатие ее пальцев исчезло, Джулиан залился слезами. Слуга пришел на звон колокольчика. В ту минуту, как он отворил дверь, послышался женский голос в передней, говорившей с ним. – Пустите девочку, – говорила женщина, – я подожду здесь. Девочка вошла – тоже самое одинокое существо, напомнившее Мерси ее юные годы, в тот день, когда она и Орас Голмкрофт ходили гулять. В этом ребенке не было красоты. Ее обычная, ужасная история не освещалась никаким романическим сиянием. Она крадучись вошла в комнату и испуганно вытаращила глаза на великолепие, окружавшее ее. Дочь лондонских улиц, любимое создание законов политической экономии, свирепый и страшный продукт цивилизации, сгнившей до основания! Вымытая чисто первый раз в жизни, досыта накормленная первый раз в жизни, одетая в платье, а не в лохмотья первый раз в жизни, сестра Мерси по несчастью со страхом приблизилась по великолепному ковру и остановилась, пораженная удивлением, перед мраморным мозаичным столом – как грязное пятно в великолепной комнате. Мерси отвернулась от Джулиана, чтобы встретить девочку. Сердце этой женщины, жаждая в своем страшном одиночестве чего нибудь, что могло полюбить безвредно, приветствовало спасенного найденыша на улицах, как утешение, посланное Богом. Мерси схватила изумленную девочку на руки. – Поцелуй меня! – шепнула она в порыве тоски, – назови меня сестрой! Девочка смотрела на нее, вытаращив глаза. Сестра, по ее понятиям, была только девочка постарше, довольно сильная, чтобы колотить ее. Мерси поставила девочку на пол и обернулась бросить последний взгляд на человека, счастье которого она сгубила – из сострадания к нему. Он не шевелился. Голова его была опущена, лица не видно. Мерси вернулась к нему. – Другие ушли от меня без доброго слова. Можете вы простить мне? Он протянул ей руку, не поднимая глаз. Хотя Мерси сильно его огорчила, его великодушная натура понимала ее. Верный ей с самого начала, он и теперь оставался ей верен. – Господь да благословит вас и успокоит! – сказал Джулиан прерывающимся голосом. – На свете нет женщины благороднее вас. Она встала на колени и поцеловала ласковую руку, пожавшую ее руку в последний раз. – На этом свете еще нет конца, – шепнула она, – есть лучший мир. Она встала и вернулась к девочке. Рука об руку, две гражданки божьего правления, отвергнутые людьми, медленно прошли всю длину комнаты, потом вышли в переднюю, потом в темноту. Тяжелый стук затворившейся двери, как погребальный звон, возвестил об их уходе. Они исчезли. Но обыкновенная рутина в доме, неумолимая как смерть, шла своим чередом. Когда часы пробили надлежащий час, раздался колокол к обеду. Прошла минута, обозначавшая границу промежутка. Дворецкий появился в дверях столовой. – Кушать подано, сэр. Джулиан поднял глаза. Пустая комната бросилась ему в глаза. Что то белое лежало на ковре возле него. Это был ее носовой платок, мокрый от слез. Он поднял его и прижал к губам. Неужели он в последний раз видел ее? Неужели она оставила его навсегда? Врожденная энергия человека, вооруженная всей силой своей любви, закипела в нем опять. Нет! Пока жизнь оставалась в нем, пока впереди было время, он не терял надежду получить ее согласие. Джулиан обратился к слуге, не заботясь о том, что могло обнаружиться на его лице. |
