|
Я пишу это, а не говорю, так как узнала от слуги, что вы не одна, а я не хочу, будучи незнакома, беспокоить хозяйку дома». Леди Джэнет прочла строки, написанные карандашом, как читала печатный циркуляр, вслух. Без всяких замечаний положила она письмо туда, куда положила карточку, и, встав со своего места, стояла с минуту в суровом молчании, смотря на Мерси. Внезапную перемену в ней, произведенную письмом, хотя она произошла тихо, страшно было видеть. Нахмуренный лоб, сверкающие глаза, сурово сжатые губы, оскорбленная любовь и оскорбленная гордость смотрели на несчастную женщину и говорили как бы словами: наконец ты пробудила нас. – Из этого письма видно, – сказала она, – что вы намерены оставить мой дом. На это может быть только одна причина. – Только таким образом я могу загладить… – Я вижу другое письмо на ваших коленях. Это мое письмо? – Ваше. – Вы его читали? – Читала. – Видели вы Ораса Голмкрофта? – Видела. – Сказали вы Орасу Голмкрофту… – О, леди Джэнет! – Не прерывайте меня. Сказали вы Орасу Голмкрофту то, что мое письмо решительно запрещало вам сообщать ему или кому бы то ни было на свете? Мне не нужно ни уверений, ни извинений. Отвечайте мне сейчас одним словом – да или нет. Даже эти надменные слова, даже этот безжалостный тон не могли заглушить в сердце Мерси священных воспоминаний о прошлой доброте и прошлой любви. Она упала на колени – ее распростертые руки касались платья леди Джэнет. Леди Джэнет быстро выдернула платье и сурово повторила последние слова: – Да или нет? – Да. Наконец она призналась! Для этого леди Джэнет пошла на свидание с Грэс Розбери, оскорбила Ораса Голмкрофта, унизилась первый раз в жизни до скрытности и сделок с совестью, постыдных для нее, после всего, что она выстрадала и чем пожертвовала, – Мерси стояла перед ней на коленях и признавалась, что не исполнила ее приказаний, попирала ее чувства, бросала ее дом! И кто это сделал? Та самая женщина, которая обманула, которая упорствовала в своем обмане до тех пор, пока ее благодетельница унизила себя до того, что стала ее сообщницей. Тогда, и только тогда она увидела, что священная обязанность предписывает ей сказать правду. В гордом молчании знатная дама приняла удар, обрушившийся на нее. В гордом молчании повернулась она спиною к своей приемной дочери и пошла к двери. Мерси обратилась в последний раз к доброму другу, которого она оскорбила, ко второй матери, которую она любила. – Леди Джэнет! Леди Джэнет! Не оставляйте меня, не говоря ни слова. О, миледи! Постарайтесь пожалеть обо мне немножко. Я возвращаюсь к унизительной жизни – тень моего прежнего бесславия опять падает на меня. Мы никогда больше не встретимся. Хотя я этого не заслужила, пусть мое раскаяние умоляет за меня перед вами. Скажите, что вы прощаете меня! Леди Джэнет обернулась на пороге двери. – Я никогда не прощаю неблагодарности, – ответила она. – Отправляйтесь обратно в приют. Дверь отворилась и затворилась за ней. Мерси опять осталась одна в комнате. Не прощенная Орасом, не прощенная леди Джэнет! Она поднесла руки к своей пылающей голове – и старалась думать. О, как она жаждала дружелюбного прохладного ночного воздуха! О, как она жаждала убежища приюта! Она могла чувствовать в себе эти грустные желания: думать она не могла. Она позвонила – и тотчас отступила назад. Имеет ли она право позволять себе это? Ей следовало подумать об этом прежде, чем она позвонила. Привычка – одна привычка. Сколько сотен раз звонила она в колокольчик в мэбльторнском доме! Вошел слуга. Мерси изумила его – она заговорила с ним робко, она даже извинилась, что побеспокоила его. – Мне жаль, что я потревожила вас. |
