— Да ты и подучил, — сказал Колупаев. — Что, не так?

— А что говорит Наталья? — не сдавался Флор. — Я хочу ее увидеть!

Колупаев подумал немного, а после обернулся и крикнул стрельцам, чтобы привели девку Наташку.

— Полюбуешься сейчас, — сказал он. — Гнило тело и душу съело, все по присловью.

Флор побелел, сжал кулаки, прикусил губы. Вадиму было по-настоящему страшно. Он не знал, что сейчас увидит, понимал только, что ничего хорошего.

Авдей на лавке вытянулся в струну, напряг шею, глаза раскрыл пошире — этот не только не боялся предстоящего, он жаждал этого зрелища.

Наталья болталась между рук стрельцов, очень похудевшая. Идти она не могла, ее тащили. Изможденное лицо почернело, глаза стали совсем светлыми и странно светились. Она увидела и Флора, и Вадима, но поначалу не узнала их.

Флор встал.

— Это я, Наташа, — сказал он.

Она наморщила лицо, вспоминая. Ей все виделся умерший боярин — как он уходит, окутанный лучами света. И незнакомые лица палачей. И ненавистная, скучная рожа Колупаев. А вот кто эти люди? Ей требовалось время на то, чтобы вызвать в памяти их имена.

— Флор, — выговорила она наконец. — А… — И кивнула, довольная тем, что вспомнила.

«Она помешалась, — подумал Вадим в панике. — Довели! Что они с ней делали? Фашисты».

Авдей широко, безумно улыбался. Дрожащим от радости голосом он крикнул:

— Ты отравила боярина!

Наташа даже не посмотрела в его сторону. Она все разглядывала Флора и шевелила губами. Потом сказала:

— Флор никогда не говорил, чтобы я отравила Палицкого. Флор никогда не говорил, что завладеет достоянием Палицких.

— Они тебя об этом спрашивали? — тихо сказал Флор.

— Они хотели, чтобы я тебя оговорила, — ответила Наташа вполне разумно. — Только ведь это неправда. — Она тяжело вздохнула. — Забери меня отсюда, Флорушка! Надоели они мне все хуже горькой редьки… Не хочу быть рындой, не хочу приключений… Темным эльфом тоже быть не хочу… Хочу в горенке сидеть и книжку читать. Хоть на славянском языке, хоть на польском. Американских детективов у тебя ведь все равно не сыщешь…

— Что он еще от тебя хотел? — спросил Флор.

— А? — Она подняла брови. — Ну, разное… Чтобы я его полюбовницей стала! — добавила она вдруг.

Это было неправдой. Наталью действительно несколько раз насиловали, но это делали палачи. Колупаев даже подпрыгнул, услышав это обвинение. А Флор вдруг оскалил зубы.

— Значит, домогался? — спросил он почти радостно. — Это же оскорбление мне, господин Колупаев!

— Она ведьма, — хмуро сказал Колупаев, — ее нельзя оскорбить.

— Ты сперва докажи, что она ведьма! А то ты доказать пытаешься, что она отравительница — да и того не доказал! — возразил Флор. — Сколько ты ее уже терзал? Она до сих пор не призналась!

— Призналась бы — сжег бы, — сказал Колупаев и поглядел на Гвэрлум. Она ответила ему таким же прямым взглядом.

В этом обмене взглядами было нечто интимное, нечто, принадлежащее только им двоим, жертве и палачу, которые долго испытывали друг друга и успели привыкнуть к близости.

Именно тогда, в тот самый миг Флор дал себе страшную ненарушимую клятву Колупаева убить. Убить собственными руками.