Может быть, думал Сергей, книжку утащил разбойник Опара Кубарь. Вдруг он и монастыри грабил? Что вообще о нем известно? Только то, что нам изволили рассказать. А подвиги сего Кубаря вполне могли простираться куда дальше, чем то было открыто пришельцам из будущего. Да ладно, что сейчас-то над этим голову ломать!

Поначалу трудно было разбирать буквы. Они непривычно сливались в одну строку. Пробелов между словами не делали. Да еще сокращения — БГРДЦ, БГ… Постепенно Сергей приучился разбирать. Это было совершенно как когда-то в детстве, когда он посмотрел на железнодорожный вагон, на котором краской было написано «СЗ ОТД ОКТ ЖД» — и вдруг некое озарение посетило его коротко стриженую голову под панамкой, и ему открылось, без единого умственного усилия: «Северо-западное отделение Октябрьской железной дороги»… Вот что означали эти буковки.

Точно так же случилось и сейчас. Затем начали проступать слова, каждое в отдельности, хотя строка по-прежнему представляла собой сплошную лепнину из букв и завитков с листьями, цветами и птичками. Сложные слова потихоньку открывали свое потаенное значение.

Практическое руководство для иконописцев представляло собой словесное описание святых. Чтобы в точности знать, как изображать их на иконах. Например, Николай Угодник — пожилой мужчина с круглым лицом, большими залысинами по обе стороны лба, выражение лица строгое, на плечах большие черные кресты. Может представляться по пояс, оглавно или в рост. В иных случаях держит в одной руке меч, а в другой — церковь (Никола Можайский). А Иоанн Златоустый — немолодой мужчина с узким, удлиненным лицом, в церковном облачении, взгляд опять же строгий… А братья Флор и Лавр, каменотесы (ну надо же! вот не знал!), показываются вместе с домашним скотом, преимущественно с лошадками, на зеленом лугу. Оба — в виде молодых людей приятной наружности.

Особое внимание уделялось в «подлинниках» бородам. Каких только бород не описывал безвестный составитель текста! И «брада Василия Кесарийского», и «таковая же, но покороче», и «брада величеством», и «брада седа, подоле Николиной», и «брада Златоустова» (то есть, как у Иоанна Златоуста, того самого, которого штудировал Арамис…), и «брада узка и долга», и «брада надвое размахнулась», и «брада токмо зачатие, еще не выросла»… Под «зачатием», видимо, имелась в виду «трехдневная щетина», усмехался по-доброму Эльвэнильдо, представляя себе всех этих святых со столь разнообразными «брадами».

Борода, похоже, составляла главный символ достоинства мужского лица. Отсюда понятно, почему иконописцы не рисовали ее на физиономиях злых духов, а также Каина и Иуды… О, бедные, бедные все эти «брады величеством», «с пятью космочками», «кучеватые», «в наусии», «рассохатые», которые столь безжалостно обрезал царь Петр! А в школе, помнится, над этим посмеивались. И в фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» — тоже…

Харузин потрогал собственный подбородок. «Брада зачатие», в полный рост. Ну ладно, до «величества» еще дожить надо.

Книга, которую старательно читал Харузин, носила витиеватое наименование: «Книга, глаголамая Подлинник, сиречь описание Господским праздником и всем святым, достоверное сказание, како воображаются и каковым образом и подобием о всем свидетельствуют и извещают ясно и подробну».

Это склонение — «Господским праздником» вместо «Господских праздников», «чему?» вместо «чего?», — поначалу смущало Сергея и сбивало его с толку, а потом как-то быстро вошло в привычку. Как-то раз, помнится, рассказывала — кажется, Наталья, — курьез: какой-то шибко умный корректор в тексте молитвы «Отче наш» сделал поправку: вместо «должником нашим» написал «должникам нашим».