И люди, намеченные к вымиранию, непременно должны умереть, как бы ужасно и бесчеловечно такое ни звучало.
— Что ты говоришь! — удивился Лаврентий. — Кто это должен умереть?
— Ну, не знаю, — чуть смутился Вадим. — Просто картошка — вещь дешевая, ею всегда на Руси от голода спасались… Даже в блокадном Ленинграде, очистки ели и все такое… Да не знаю я! — он вконец растерялся.
Наташа Фирсова заметила тоном знатока:
— Когда в начале двадцатого века был голод, никакая картошка не помогла. Помнишь?
Вершков был вынужден признать, что что-то такое в художественной литературе читал. В общем, идея с картошкой тотчас показалась ненужной, и ее попросту отмели и постарались позабыть.
Беседа опять повернула к прежнему: коли застряли трое ребят в Новгороде времен Ивана Грозного, следует каким-то образом здесь обустраиваться. Бог знает, как повернут события, и неизвестно, сумеют ли пришельцы вернуться домой. Надежду терять, конечно, не стоит. Мир полон чудес и неожиданностей. Но все же…
— В общем, дело ясное, — сказал Вадим. — Поеду-ка и я с тобой в Ревель, Флор, если возьмешь. Может, пригожусь тебе там.
Флор спорить не стал.
«Интересно, — подумал вдруг Вадим, — вот свалились мы на их головы, а они и ухом не ведут, ни Флор, ни Лаврентий.
С готовностью приняли нас и еще тратят время — придумывают, что с нами делать, как нас в этой жизни устроить. Удивительные люди. Теперь как-то все иначе… То есть, потом будет все иначе. Всеобщее равнодушие и все такое. Вот тебе и бесчеловечное средневековье…»
Стоило, правда, признать: эра всеобщего равнодушия наступила уже на памяти Вершкова. Еще в детские его годы люди считали своим долгом помогать друг другу, не считались со временем, если кому-нибудь на улице становилось плохо — не уходили, пока не устроят в больницу. А потом все как-то разом изменилось. Холодно стало на улицах…
— Решено, значит, — повторил Флор задумчиво, — возьму Вадима да Животко. Кубара у меня исправная, поездка далекая, небезопасная — будет, чему поучиться. Да и просто любопытство потешить.
Вадим кивнул, все еще думая о своем.
Наталья слушала, старательно скрывая досаду. Ну, как это так — почему они смирились с неудачей? Нужно ведунов каких-нибудь отыскивать, мудрецов… Если попали они в этот странный мир, значит, способ покинуть его тоже должен отыскаться. Непременно! Гвэрлум отказывалась верить в то, что застряла здесь навсегда. Не может быть, чтобы никто не знал, как вырваться из этой ловушки!
Ей вспомнилась одна странная ролевая игра. Играли ранней весной — в лесу еще лежал снег, а по роли Гвэрлум была босиком. Девять разных персонажей, no сюжету, должны были очнуться в некоем замкнутом пространстве — в ловушке. У каждого есть часть ключа к разгадке, но вот беда: все девять принадлежат к разным расам и враждуют между собой. А время ограниченно… Постепенно товарищи по несчастью наладили отношении, сложили вместе части головоломки, но разгадать ее механизмы все не могли.
Тогда появился мастер с кубиками в руке. Технология очень проста: каждый, кто прикасается к ключу, внезапно оказывается висящим в безвоздушном пространстве перед самим духом тьмы. А дальше — кидай, игрок, кубики: если не выбросишь две шестерки, то все, песенка твоя спета, попадаешь в вечное рабство духу тьмы.
Один за другим пытали счастье игроки, и все возвращались смущенными.
Гвэрлум по роли принадлежала на сей раз не к своей расе темных эльфов, но к другой — она забыла, как это существо называется, но оно было принципиально простым, примитивным даже и, главное, абсолютно чистым, неподвластным злу. |