– Озеров, не отключайся, – предупредил Хмелик. – Почему, профессор?

– Опыт должен быть поставлен научно. Мне потребуется киносъемочная аппаратура, звукозаписывающие приборы, другая сила освещения.

– Может быть, создать проходимость? – засмеялся Хмелик.

– Вам двойка по геологии, – сказал Гиллер. – Даже на этой глубине температура больше двух тысяч градусов.

– Я пошутил, профессор. Отбой, Андрей.

«Окно» исчезло.

– Твоя очередь, Минченко. Ставь задачу.

– Я тоже? – растерялся океанолог.

– Я тебя не в кино приглашал. Давай точку в океане, где поглубже.

– Может быть, Тускарору?

– Я там плавал, – вмешался Губин. – Скучные воды. А если Атлантический океан? Я где‑то читал, что для глубоководных экспедиций Атлантика интереснее.

– Глупости вы читали, – поморщился Минченко. – Но можно и Атлантику. Там есть глубоководные впадины. Например, близ острова Мадейра. На параллели Северной Африки.

Хмелик опять подтолкнул Озерова.

– Может быть, Атлантиду найдем, – засмеялся он. – Давай, Андрюша. Океан синий‑синий, густое индиго. Южное солнышко. Какая‑нибудь мурена плещется. Следите, товарищи: на «входы» устройства поступает точка на карте плюс зрительный образ. Подождем «выходов». У меня секундомер. Засекаю.

Озеров подумал: «А зачем спешить?» Браслет не им повинуется, а ему. И в каких дьявольских ситуациях! По маршрутам Жюля Верна: путешествие к центру Земли и восемьдесят тысяч лье под водой. И почему она синяя? Скорее темно‑зеленая. А на поверхности, наверно, стальная, как в Одессе. И ветер гонит волну с барашками. А где это? На параллели Северной Африки. Значит, южнее Гибралтара. Близ острова Мадейра. Ну что ж, браслет найдет.

И браслет нашел: океан возник в комнате в двух шагах от них, не синий и не зеленый, а перламутровый, расцвеченный солнцем и в то же время зловещий, с высоким кипеньем волн, как на полотнах Айвазовского. Редко кто видит такой океан так близко. Только смельчаки спортсмены, участники океанских регат. С берегов он не тот, а с борта лайнеров далек и не страшен. Здесь же, в комнате, шла волна высотой в три метра и таяла за синей горящей полоской. Даже привыкший к метаморфозам «окна» Озеров невольно поежился, а сидевшие рядом отодвигались все дальше и дальше – так пугающе близко вздымалась сверкающая водяная стена.

– А ведь красиво! – вздохнул Губин.

Шум волны заглушил его.

– А что, если создать проходимость?

– С ума сошел, захлестнет!

Озеров поднял «окно» повыше. Океан теперь шумел внизу. Из комнаты открывалась его бескрайняя серо‑голубая даль.

– Тут и дна нет.

– Дно есть, – сказал Минченко. – Шесть километров вниз.

– С автоскоростью? – спросил Озеров.

– Зачем? Как в лифте. Четверть часа – и песочек.

За «окном» встала темно‑зеленая водяная толща. Солнечный свет еще пронизывал ее. Медленно скользнула наискосок большая, отливающая начищенной медью рыба Засветились розовато‑хрустальные колокола медуз. Вода почернела, что‑то сверкнуло в темноте и потухло. Валя включила прожектор, но луч, ударивший в черно‑бурую муть, растаял где‑то далеко‑далеко. Какая‑то уродливая рыбья морда показалась в «окне» и пропала. Невидимый батискаф опускался все ниже и ниже, а видимая муть уходила вверх, не поражая никакими жюльверновскими видениями. Только один раз что‑то большое заслонило «окно» бледно‑розовым телом, и Озеров услышал, как Минченко громко шепнул соседу: «Кальмар!» А в «окне» уже появились слабо очерченные зубцы темно‑красной скалистой поверхности.