Побледнев, Себастьян шепотом отвечает:

— Ты хочешь, чтобы я сдал книгу Фудзите вместо него?

— Нет. Я бы ни за что тебя об этом не попросила. Лишь хочу, чтобы ты ее прочитал. А потом, может, поговоришь с Фудзитой и попросишь самостоятельно поставить Таннеру оценку? Я слышала, ты так уже  делал. Фудзита понимает, что Таннер не может сдать книгу ему, но будет рад, если хотя бы ты ее прочитаешь. У меня нет полномочий дать отзыв на книгу. В отличие от тебя.

Себастьян кивает и опускает взгляд на флешку в своей руке. Желание прочитать хранящийся в ее памяти файл почти ослепляет.

— Что касается меня, тут есть некий конфликт интересов…

Отем смеется.

— Ну да. Но я не знаю, как решить этот вопрос по-другому. Если Таннер сдаст книгу, то выдаст тебя учителю без твоего согласия. Если не сдаст, то получит плохую оценку, которая понизит его средний балл, и поставит тем самым под угрозу свое зачисление в UCLA. Мы с тобой оба знаем, что одной замены имен в книге будет мало.

— Это точно.

— Лично я не понимаю, о чем он вообще думал, — говорит Отем и смотрит на Себастьяна. — Он ведь знал, что однажды придется сдать хоть какой-то текст. Но это ведь Таннер. Всегда сначала идет на поводу у чувств, и только потом рассуждает.

Себастьян садится на верхнюю ступеньку и смотрит перед собой.

— Он говорил, будто пишет новую книгу.

— И ты правда в это поверил? Или же поверить тебе было проще? Таннер и думать не мог ни о чем другом.

Себастьян начинает ощущать все усиливающееся раздражение; ему хочется, чтобы Отем ушла. Само ее присутствие бьет по всем больным местам.

Отем садится рядом.

— Тебе не нужно ничего отвечать, потому что это не мое дело… — усмехнушись, она замолкает и медлит. А Себастьян пытается снова сфокусироваться на своей боли, — но твои родители знают про Таннера?

Мельком посмотрев в ее сторону, он тут же отворачивается.

Знают ли они о нем?

В этом вопросе подразумевается так много всего, но ответ очевиден: нет. Если бы они знали о Таннере — знали бы по-настоящему: его способность быть нежным, его чувство юмора, умение вовремя замолчать или заговорить — то он сейчас был бы с ним. Себастьян искренне верит в это.

— Они знают, что он мне нравится. О чем-то большем я не рассказывал, да это и не имеет значения. Родители все равно устроили скандал… И поэтому я…

Вот почему Себастьян отправил Таннеру то письмо.

— У нас дома всегда висели фото и вдохновляющие цитаты, — говорит Отем. — Помню, одна гласила: «Семья — это дар на века».

— Уверен, что-то подобное и у нас есть.

— Вот только там не было примечания, что лишь при определенных условиях, — смахнув со штанины несуществующую ворсинку, Отем смотрит на него. — Мама все это выбросила. Думаю, сохранила лишь свадебное фото на фоне Храма, но и насчет него не уверена. Она очень разозлилась; так что оно тоже запросто могло очутиться в мусоре вместе со всеми другими фотографиями и табличками.

Себастьян поворачивается к ней.

— Таннер немного рассказал мне про твоего отца. Мне очень жаль.

— Тогда реакцию мамы я не поняла, а сейчас все встает на свои места. Те высказывания должны вдохновлять, но на самом деле создают впечатление, будто за спиной кто-то стоит и в подробностях припоминает, где ты потерпел неудачу или почему твоя трагедия — всеобщее благо и часть Божественного замысла. Для мамы все те цитаты перестали иметь хоть какой-то смысл.

Себастьян отводит взгляд и смотрит вниз.

— Вполне объяснимо.

Отем толкает его плечом.

— Готова поспорить, дела у тебя идут не очень.

Желая немного отодвинуться, Себастьян подается вперед и упирается локтями в колени.