Желая немного отодвинуться, Себастьян подается вперед и упирается локтями в колени. Он не просто хочет, чтобы его оставили в покое, — это желание прожигает в нем дыру.

— Родители со мной практически не разговаривают.

Отем издает стон.

— Лет шестьдесят назад они были бы так же расстроены, приведи ты в дом темнокожую девушку. Она, конечно, не парень, зато с другим цветом кожи. Неужели не замечаешь, до чего это нелепо? У них нет осознанности и хоть сколько-нибудь независимого мышления; их любовь к своему ребенку зависит от устаревшего учения, — помолчав немного, Отем добавляет: — Не переставай бороться.

Себастьян встает и отряхивает джинсы.

— Брак на вечность — это закон, установленный еще до основания мира. Заключенный между мужчиной и женщиной, он является частью другой, божественной семьи. Гомосексуальность ставит план Господа под сомнение, — он произносит эти слова отрешенно, как будто читает по бумажке.

Отем тоже поднимается и сдержанно ему улыбается.

— Ты станешь отличным епископом.

— Я должен. Потому что наслушался уже достаточно.

— Они расстроены, но однажды поймут, что ты прав. Или что ты как минимум заслуживаешь любви. Мало кто получает и то, и другое.

Себастьян проводит большим пальцем по флешке.

— Значит, книга здесь?

— Полностью я не прочитала, но судя по тому, что успела…

Проходит одна, две, три секунды, и он наконец вздыхает.

— Хорошо.

***

Избегать своих родных Себастьян не привык. Он из тех сыновей, которые помогают матери убираться, чтобы она смогла отдохнуть перед ужином, и которые до начала службы вместе с отцом идут в церковь. Но в последнее время дома к нему относятся как к гостю, которого терпят. Когда машина Отем скрывается за поворотом, ему становится жаль, что каждый день приходится идти домой.

Отношения стали напряженными, с тех пор как он спросил у родителей, что бы они сделали, окажись — чисто теоретически — один из их детей геем. Видимо, отсутствие у него явной гетеросексуальности уже было замечено и не раз обсуждено. И своим вопросом Себастьян бросил зажженную спичку в лужицу бензина.

Тот разговор произошел примерно две недели назад. Мама снова начала с ним разговаривать, но нечасто и немного. Отца постоянно нет дома, поскольку оказывается, что он вечно всем нужен, чтобы помочь какой-нибудь семье в кризисе. Бабушка с дедушкой за все это время не заезжали ни разу. Аарон, как и всегда, витает в своих мыслях, Фейт чувствует, что что-то не так, но не знает, в чем именно дело. Лишь Лиззи в курсе деталей, и — к огромному разочарованию Себастьяна — старается держаться от него подальше, словно он инфицированный из «Пациента Зеро».

Самое жуткое, он не уверен, что достоин быть убитым горем. Убитый горем значит невиновен. Это означает быть жертвой в трагической любовной истории и не нести ответственность за возникновение своей боли. Но именно Себастьян с самого начала действовал в тайне от родителей. И он влюбился, после чего сам же и порвал с Таннером.

Встреча с Отем что-то в нем изменила. Стало невозможно зайти в дом и сделать вид, будто все в порядке и будто бы сделанное Таннером для его защиты не перевернуло мир Себастьяна на сто восемьдесят градусов.

Притворяться Себастьяну раньше удавалось легко, но он сомневается, что теперь на это способен.

***

После того как шторы изнутри открывают и закрывают в третий раз, Себастьян наконец заходит в дом. Решив не тратить время зря, его мама идет за ним по пятам, едва он закрывает за собой дверь.

— Отем уехала?

Себастьяну хочется пойти прямо в свою комнату, но мама перегородила ему путь к лестнице. Тогда он идет на кухню, достает из шкафа стакан и дрожащей рукой наливает воду.