— А что? Думаешь, они все равно пригласили бы тебя на ужин, если бы узнали? Для них ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.

— Вообще-то, в ад они не верят, — протянув руку за телефоном, говорю я. — Так что не говори ерунду.

— Это тебя Себастьян уже учит мормонизму?

— Это мама говорила. Я просто пытаюсь узнать его получше, а значит, мне надо понимать, во что он верит.

Но Хейли умеет смотреть сквозь мое лицемерие.

— Да-да, о чем и речь. Он уже говорил тебе, что мормоны, конечно же, вот-вот одобрят гей-браки? Или что готовы признать конверсионную терапию ужасной ошибкой? — с сарказмом интересуется она. — Никаким чудесным образом Себастьян не поймет, что ты нравишься ему больше Бога, Иисуса или Джозефа Смита. Все это плохая идея.

Ее слова бьют по самому больному. Я выхватываю у нее свой телефон.

— Ну ты и стерва.

***

Даже во второй раз дом Себастьяна все так же пугает. Уже по фасаду можно все понять о семье, которая здесь живет. Дом белый и аккуратный, поддерживаемый в чистоте, но не чрезмерно. Выглядит гостеприимно и уютно, но при этом я словно могу его испортить: оставить где-нибудь отпечатки своих пальцев… например, на коже их старшего сына.

Внедорожник Бразеров стоит внутри незакрытого гаража, а на подъездной дорожке припаркован новый Лексус. Видимо, он принадлежит дедушке с бабушкой Себастьяна. Проходя мимо, я смотрю на свое отражение в пассажирском окне, и моя нервозность усиливается вдвое. Как мне выдержать ужин в обществе самой добропорядочной семьи в Прово, не показав себя при этом влюбленным по уши, коим, собственно, я и являюсь?

Может, Хейли действительно была права: это действительно плохая идея.

Собравшись с духом, я звоню в дверь. Звук эхом проносится по дому, после чего слышится голос Себастьяна:

— Я открою!

В груди стремительно нарастает волнение.

Дверь распахивается, и от одного его появления мне становится нечем дышать. После занятий я Себастьяна не видел — а тогда все было неловко и немногословно. И в тот раз он на меня даже не взглянул, но сейчас все наоборот. Каждый нейрон, который отвечал за беспокойство, стоит ли мне сейчас здесь находиться, растворяется в сером веществе мозга.

Закрыв за собой дверь, Себастьян выходит на крыльцо. На нем брюки и белоснежная рубашка с расстегнутым воротничком. Тот открывает вид на гладкую шею, ключицы и верх груди, большая часть которой скрыта.У меня текут слюнки.

Интересно, у него был галстук? Который он снял ради меня?

— Спасибо, что пришел, — говорит Себастьян.

Сердце бьется отчаянно быстро, а при попытке как-то ослабить это напряжение возникает чувство, будто между ребер всадили нож. Мне хочется как можно скорее сказать ему, что я планирую переписать всю книгу, но вместо этого из меня вырывается:

— Спасибо, что пригласил.

— Ага, — говорит он и, сделав шаг вперед, показывает на дверь. — Все это, скорее всего, окажется довольно скучным мероприятием. Решил предупредить заранее. И заранее прошу прощения, если они начнут говорить про церковные дела, — Себастьян проводит рукой по волосам, и я тут же вспоминаю, какие они были на ощупь во время нашей прогулки. — Удержаться они не смогут.

— Да ладно. Ты только взгляни на меня: я просто обожаю разговоры про церковные дела.

Себастьян смеется.

— Даже не сомневаюсь, — глубоко вздохнув, он приглаживает волосы, поправляет рубашку и поворачивает дверную ручку.

Я останавливаю его, положив руку ему на плечо.

— Ситуация действительно странная, или это только мне так кажется?

Я отдаю себе отчет, что пытаюсь поймать хоть какой-то намек на то, помнит ли Себастьян, чем мы занимались, и понравилось ли это ему.