|
Твой.
27 марта 1940 г. Москва Фадеев согласен поддержать ходатайство Ленлитфонда всех дач, но отказался хлопотать отдельно моей даче.
29 марта 1940 г. Москва Милый Коля! Письмо Соловьеву я отправил. Хорошо, что ты хочешь ехать туда и там закрепить дачу. Ал. Ал. очень вежливо, но твердо отказался принять участие в этом деле. Боюсь, что без его поддержки оно провалится. Мне очень хочется, чтобы эта дача была у тебя, но те меры, которые ты предлагаешь, кажутся мне… как бы это сказать?.. — невозможными, экстравагантными. Я написал одновременно с этим Анне Георгиевне. Если нужно будет приехать, я приеду, но думаю, что и предпринятых мер достаточно. Особенно важно, чтобы ты поехал туда. Я сообщил Соловьеву приблизительный адрес: в 300–400 шагах от «Пенатов» Репина, в сторону Оллила, на берегу Финского залива. Мама поправляется. Я как будто тоже. Пришли рассказы свои. Твой. Марине, Тате, Коле — привет.
9 апреля 1940 г. Куоккала Милый папа! Что это тебе вздумалось дарить мне деньги? Они замечательно нас выручили, и мы очень тебе благодарны. С дачей ни то, ни сё. Соловьев, безусловно, хочет ее отдать, но мелкие работники, ведающие делами непосредственно, отдавать не хотят и чинят препятствия. Документы, присланные тобой, они объявили не стоящими ни гроша и даже не приняли их у меня. Кроме того, они ссылаются на какое-то обязательное постановление, согласно которому (или которого) все дачи стоимостью более 50 000 рублей безусловно национализируются. Сегодня я несколько часов пререкался с ними в Териоках. Все неясно, но я еще надеюсь на успех. Опять был сегодня на даче. День печально-пасмурный и теплый. Ручей шумит под снегом. Дом Разживиных не существует. Дом Колляри не существует. А у нас не хватает только двух стекол (в кухне и в твоей комнате), да плита попорчена, да у печки в гостиной сорвана заслонка. Гулял по Прямой дороге от станции до того дома, где родился Бобочка. Проходил мимо Козиночки. Все удивительно так, как было в моем раннем детстве, но все покосилось, покривилось. Станция совершенно такая, как была, даже скамейки в ней те же. Но нет Меркурия и нет Труббе. От безденежья я начал писать с Мишей Слонимским пьесу. Договора с театрами у нас нет, пишем мы, как говорится, на Бога, и я мало надеюсь, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Скорблю, что оторвался из-за пьесы от романа, который опять движется чрезвычайно медленно. Но жить на романы невозможно. Книжка моих рассказов вышла, и я на днях ее пришлю. Когда вы возвращаетесь из Узкого? Передай маме, что я был у Черноруцкого и что здоровье мое за последнее время лучше. А как вы? В конце месяца я, возможно, буду в Москве. Коля. 9 апр. 1940 г. К даче я сегодня прикнопил лист бумаги, на котором написал: «Дача советского писателя-орденоносца К. И. Чуковского».
14 апреля 1940 г. Узкое Дорогой Коля. Только сегодня (14/IV) кончил я работать над «Хижиной». Дело в том, что невежественная Домбровская так «исправила» рукопись, что пришлось вновь сверять с оригиналом. Работая по 5 часов в день, я сделал эту сверку в 14 дней. Рисунки готовы. Рукопись сейчас же идет в набор, и в июне книга будет готова. Отличная книга. Почему исполком отказал? Потому что документы — очень слабы и недоказательны, или потому, [что] подействовала клевета Бродского? Черкни, пожалуйста. В первом случае я могу достать документы — письма Репина ко мне, свидетельство Ал. Толстого и Шкловского, которые были на моей даче, и проч. Во втором случае я, конечно, ничего делать не буду. Мы все еще в Узком. |
