|
— Я не сам пришёл — меня что-то привело туда. Вернее, егопривело. И если ты отрубишь эти руки, то больше никогда не услышишь его игры! Вот этого, наверно, говорить не следовало. Лицо девушки искажается в гримасе жгучей ненависти. — Я уже свыклась с этим. Свыкнусь снова! И она подносит пилу к его правой руке. Кэму ничего не остаётся, как сжать зубы. Он готовит себя к взрыву боли, наблюдая, как опускается, визжа, пила... но в самый последний момент его мучительница отводит руку, и пила виляет в сторону, разрезая стянутую узлом куртку. Правая рука Кэма свободна. Девушка с криком досады отшвыривает от себя пилу, и Кэм выбрасывает свободную руку вперёд, надеясь схватить тюремщицу за шею и опрокинуть на землю, но вместо этого его рука тянется к её волосам и дёргает стягивающую их ленту. Лента падает на пол, и длинные тёмные волосы рассыпаются по плечам девушки. Она отшатывается, глядя на пленника с ужасом и недоверием. — Почему ты сделал это? — спрашивает она. — Почему ты это сделал? Кэм внезапно понимает, почему. — Потому что он любит, когда твои волосы распущены. Он всегда развязывал твои ленты, правда? — Кэма одолевает смех — эмоция, вызванная воспоминанием, ошеломляющая, будто хлопок сверхзвукового перехода. Она смотрит на него с каменным лицом — ничего не прочтёшь. Кто знает, что она сейчас сделает — убежит в страхе или опять схватится за пилу? Но девушка поступает иначе: наклоняется, поднимает ленту, выпрямляется... — Что ещё тебе известно? — спрашивает она. — Чувство, возникающее, когда я играю его сочинения. Он любил кого-то. Очень глубоко любил. На её глаза наворачиваются слёзы, но Кэм понимает, что это слёзы ярости. — Ты чудовище. — Я знаю. — Тебя вообще не должны были делать! — Это не моя вина. — Итак, тебе известно, что он любил меня. Но знаешь ли ты хотя бы, как меня зовут?! Кэм обыскивает свой мозг — но в том, что досталось ему от Уила Таши’ни, нет ни слов, ни образов. Только музыка, моторная память и разрозненные воспоминания о прикосновениях. Поэтому вместо имени он делится с девушкой тем, что знает. — У тебя на спине родинка, которую он щекотал, когда вы танцевали. Ему нравилось теребить твою серёжку в форме кита. Когда его мозолистые от игры на гитаре пальцы касались сгиба твоего локтя, тебя бросало в дрожь. — Прекрати! — вскрикивает она, отступая на шаг. Потом чуть тише: — Прекрати... — Прости меня. Я только хотел убедить тебя, что он всё ещё здесь... в этих руках. Она молчит одно мгновение, вглядываясь в его лицо, в его руки. Затем подходит ближе, вынимает из кармана нож, разрезает рубашку, которой Кэм привязан к другому столбу. |
