|
Наверно, оно стоит больше, чем вся эта куча древних компьютеров. — Когда было принято Соглашение о расплетении, я сдалась. Я ненавидела себя за невольное участие в процессе, приведшем к Соглашению. А вот Дженсон... он боролся до самого своего смертного часа. Он понял, что теперь, когда людей стали расчленять на части, единственный способ остановить расплетение — это дать публике более дешёвые органы, которые не нужно было бы забирать у живых людей. Убери необходимость в заготовке донорских органов — и к людям вернётся совесть. Расплетение прекратится. — Арапачи используют для трансплантации органы своих хранителей-животных, — указывает Коннор. — Так они обходятся без расплетения. — Есть решение получше, — говорит Соня. — Что если бы ты мог искусственно выращивать и постоянно пополнять запас клеток, закладывать их в устройство наподобие, скажем, компьютерного принтера, и — пожалуйста, вот тебе на выходе нужный орган? Все переглядываются. Коннор не совсем уверен, как ему понимать реплику Сони: это риторический вопрос, шутка, или она вообще рехнулась на старости лет? — Это как?.. Вроде электронного наращивателя ногтей, что ли? — предполагает Риса. — Вариация на ту же тему, — подтверждает Соня. — Похожая технология, сделавшая, однако, колоссальный шаг вперёд. — Э-э... — тянет Коннор, — не думаю, что картинка с печенью будет кому-то особенно в помощь... В глазах Сони загорается странный огонёк. В ней пробуждается учёный, которым она когда-то была. — А если это не просто картинка? Что если ты сможешь «выписывать» живую ткань — слой за слоем, один поверх другого, всё толще и толще? Что если бы ты смог решить проблему кровотока, запрограммировав каверны в выполняемой секвенции и выстилая эти каверны полупроницаемой мембраной, которая затем вызреет в кровеносные сосуды? Произнося эти слова, Соня переводит взгляд с одного своего собеседника на другого. Страсть, пылающая в её глазах, завораживает. Она больше не старуха. Она исследователь, и огонь, который она скрывала в себе все эти годы, рвётся наружу. — Представь себе, что ты изобрёл принтер, который может создавать живые человеческие органы. — Соня встаёт с кресла. Она небольшого роста, но Коннор готов поклясться, что женщина сейчас возвышается над ними, словно башня. — И представь себе, что ты продал патент самой большой в стране корпорации, занимающейся выпуском медицинской техники. И что они взяли... и всю твою работу... похерили. А чертежи сожгли. И все имеющиеся принтеры разбили вдребезги. И сделали всё, что в их силах, чтобы никто никогда не узнал о самом существовании такой технологии! Соня дрожит всем телом — не от слабости, а от гнева. — Что если они похоронили с концами эту альтернативу расплетению, потому что слишком много людей вложили слишком большие деньги в то, чтобы всё... оставалось... по-прежнему! Падает пронзительная морозная тишина. И в этой тишине раздаётся скромный, непритязательный голос. — И что если, — говорит Грейс, — один такой орган-принтер всё ещё существует, спрятанный в углу антикварной лавки? Ярость на лице Сони сменяется доброй лукавой улыбкой: — И что если так оно и есть? ЭПИЛОГ: ВДОВА РЕЙНШИЛЬД За много лет до рождения Коннора, Рисы и Лева, Соня, дрожа на стылом февральском ветру, идёт от своего автомобиля к складскому помещению — одному из многих в этом обширном комплексе. |
