Мэлани рассмеялась ей в лицо.

– Ты сама себя слышишь, Гас? Зачем ему лгать?

– Ты просто не хочешь поверить в то, что твоя дочь была склонна к самоубийству, а ты этого не заметила, – выпалила Гас в ответ, – Нет, ведь между вами были доверительные отношения!

Мэлани покачала головой.

– В отличие от тебя? Ты можешь смириться с тем, что являешься матерью парня, склонного к самоубийству. Но не можешь принять то, что ты – мать убийцы.

Гас было что возразить, возмущенные реплики так и кипели в ней, обжигая гортань. Понимая, что они сейчас сожгут ее заживо, она бросилась мимо Мэлани, прочь из кухни. Гас мчалась домой, хватая ртом холодный воздух и пытаясь отогнать мысль о том, что Мэлани воспримет ее бегство как капитуляцию.

– Я чувствую себя ужасно глупо! – воскликнул Крис, сидя в коляске.

Колени его почти касались подбородка, но только таким способом врачи позволили ему покинуть больничные пенаты. В этом нелепом приспособлении для инвалидов, на котором на прикрепленном клочке бумажки значилась фамилия психиатра, отныне Крис дважды в неделю посещал больницу.

– Так положено, – сказала мама, как будто ему не все равно, и вошла в лифт вместе с санитаром, толкавшим коляску. – Кроме того, через пять минут мы будем на улице.

– Пять минут – это слишком долго, – пожаловался Крис, и мама положила руку ему на голову.

– Похоже, – сказала она, – тебе становится лучше.

Мама начала рассказывать о том, что приготовит на ужин и кто ему звонил. Как Крис думает, в этом году выпадет снег до Дня благодарения? Он стиснул зубы, пытаясь абстрагироваться от ее болтовни. На самом деле ему хотелось крикнуть: «Перестань делать вид, что ничего не произошло! Потому что кое‑что случилось, и уже ничего не будет как прежде». Но вместо этого Крис поднял глаза, когда мать коснулась его лица, и выдавил из себя улыбку.

Гас обняла сына за талию, когда санитар «выгрузил» его в вестибюле из коляски.

– Спасибо, – поблагодарила она санитара, и они направились к раздвижным дверям.

Воздух на улице был упоителен. Он вползал в легкие быстрее и мощнее, чем больничный.

– Я подгоню машину, – сказала мама.

Крис стоял, привалившись к кирпичной стене здания. По ту сторону шоссе виднелись серые верхушки холмов, и на минуту он прикрыл глаза, вспоминая их.

От звука собственного имени он моргнул. Прекрасный вил загораживала детектив Маррон.

– Крис, – повторила она. – Не согласишься ли проехать со мной в участок?

Его не арестовали, но родители, тем не менее, были против того, чтобы он ехал в участок.

– Я просто расскажу ей правду, – уверял Крис, но мать едва не лишилась чувств, а отец поспешил нанять адвоката, который бы встретился с ними в участке.

Детектив Маррон заметила, что в семнадцать лет Крис с юридической точки зрения волен сам принимать решения, и он был благодарен ей за эти слова. Он последовал за ней по узкому коридору полицейского участка в небольшой конференц‑зал, где на столе стоял магнитофон.

Она зачитала ему его права, которые он уже знал из курса права, и включила магнитофон на запись.

– Крис, – начала она, – я бы хотела, чтобы ты как можно подробнее описал события вечера седьмого ноября.

Крис сложил руки на столе и откашлялся.

– В школе мы договорились с Эмили, что я заеду за ней в половине восьмого.

– У тебя есть собственная машина?

– Да.