|
На острове Эллис вся еда имела какой-то странный привкус; поговаривали, что туда добавляют соду -- для подавления полового инстинкта. Кроме меня за стойкой сидела еще только очень хорошенькая девушка. Сидела так тихо, что казалось, лицо у нее из мрамора. Покрытые лаком волосы гладко облегали ее точеную головку египетского сфинкса. Она была сильно накрашена. В Париже я бы решил, что это проститутка; там только шлюхи так красятся. Мне вспомнился Хирш. Я был у него сегодня после обеда. --Тебе нужна женщина, -- убеждал он меня. -- И как можно скорее! Ты слишком долго был один. Лучше всего найди себе эмигрантку. Она тебя поймет. С ней ты сможешь разговаривать. Хочешь по-немецки, хочешь по-французски. Да и по-английски тоже. Одиночество -- это болезнь, очень гордая и на редкость вредная. Мы с тобой свое отболели. --А американку? -- спросил я. --Пока лучше не надо. Через несколько лет -- может быть. Не добавляй себе лишних комплексов, у тебя своих достаточно. Я заказал себе еще и порцию шоколадного мороженого. Вошли двое гомосексуалистов с парой абрикосовых пуделей, купили сигарет и пирожных с кремом. Все-таки чудно, подумал я. Все ждут, что я стану прямо бросаться на женщин, а у меня и желания-то нет. Непривычный свет ночных улиц возбуждает меня куда больше. Я медленно побрел обратно к гостинице. --Ну что, не нашли? -- поинтересовался Мойков. --Да я и не искал. --Тем лучше. Коли так, можно без помех сыграть тихую партию в шахматы. Или вы устали? Я покачал головой. --На свободе не так быстро устаешь. --Это кто как, -- возразил Мойков. -- Обычно эмигранты, прибыв сюда, прямо на глазах разваливаются и сутками только и знают, что спать. Должно быть, реакция организма на долгожданную безопасность. У вас нет? --Нет. По крайнем мере, я ничего такого не чувствую. --Значит, еще накатит. Никуда не денетесь. --Ну и ладно. Мойков принес шахматы. --Лахман уже ушел? -- спросил я. --Нет еще. По-прежнему наверху у своей ненаглядной. --Думаете, сегодня ему повезет? --С чего вдруг? Она потащит его ужинать вместе со своим мексиканцем, а он за всех заплатит. Он что, всегда такой был? --Он уверяет, что нет. Говорит, что приобрел этот комплекс вместе с хромотой. Мой ков кивнул. --Может быть, -- сказал он задумчиво. -- Впрочем, мне все это безразлично. Вы даже представить не можете, сколько всего становится человеку безразлично в старости. --А вы давно здесь? --Двадцать лет. Краем глаза я заметил в дверях какую-то легкую тень. Чуть подавшись вперед, там стояла молодая женщина и смотрела на нас. |
