|
Все уже нотариально заверено. Моим партнером Уотсоном, удобства ради. Может, и на них хотите взглянуть? Я покачал головой. Показания эти я знал еще с Парижа. Роберт Хирш в таких делах был дока. Не хотел я сейчас на них смотреть. Странным образом мне почему-то казалось, что при всех удачах сегодняшнего дня я должен кое-что предоставить самой судьбе. Любой эмигрант сразу понял бы меня. Тот, кто всегда вынужден ставить на один шанс из ста, как раз по этой причине никогда не станет преграждать дорогу обыкновенной удаче. Вряд ли имело смысл пытаться растолковать все это Левину. Адвокат принялся удовлетворенно засовывать бумаги обратно. --Теперь нам надо отыскать кого-нибудь, кто готов поручиться, что за время вашего пребывания в Америке вы не обремените государственную казну. У вас есть тут знакомые? --Нет. --Тогда, может, Роберт Хирш кого-нибудь знает? --Понятия не имею. --Уж кто-нибудь да найдется, -- сказал Левин со странной уверенностью. -- Роберт в этих делах очень надежен. Где вы собираетесь жить в Нью-Йорке? Господин Хирш предлагает вам гостиницу "Мираж". Он сам там жил раньше. Несколько секунд я молчал, а затем вымолвил: --Господин Левин, уж не хотите ли вы сказать, что я и вправду выберусь отсюда? --А почему нет? Иначе зачем я здесь? --Вы и правда в это верите? --Конечно. А вы нет? На мгновение я закрыл глаза. --Верю, -- сказал я. -- Я тоже верю. --Ну и прекрасно! Главное не терять надежду! Или эмигранты думают иначе? Я покачал головой. --Вот видите. Не терять надежду -- это старый, испытанный американский принцип! Вы меня поняли? Я кивнул. У меня не было ни малейшего желания объяснять этому невинному дитяте легитимного права, сколь губительна иной раз бывает надежда. Она пожирает все ресурсы ослабленного сердца, его способность к сопротивлению, как неточные удары боксера, который безнадежно проигрывает. На моей памяти обманутые надежды погубили гораздо больше людей, чем людская покорность судьбе, когда ежиком свернувшаяся душа все силы сосредоточивает на том, чтобы выжить, и ни для чего больше в ней просто не остается места. Левин закрыл и запер свой чемоданчик. --Все эти вещи я сейчас вручу инспекторам для приобщения к делу. И через несколько дней приеду снова. Вышеголову! Все у нас получится! -- Он принюхался. -- Как же здесь пахнет... Как в плохо продезинфицированной больнице. --Пахнет бедностью, бюрократией и отчаянием, -- сказал я. Левин снял очки и потер усталые глаза. --Отчаянием? -- спросил он не без иронии. -- У него тоже бывает запах? --Счастливый вы человек, коли этого не знаете, -- проронил я. --Не больно-то возвышенные у вас представления о счастье, -- хмыкнул он. |
