И он задумался… что, если бы он был здесь?

И мысль была такой внезапной и такой ноюще сильной, что он на секунду перестал жевать, уставившись невидящими глазами на стену, а в его голове бродили неведомые раньше мысли.

Он повернулся и посмотрел на Шиику на конце стола, и понял, что сидит там, где мог сидеть её муж, и что эти дети могли бы быть его детьми. Что-то очень похожее на сожаление пронеслось над ним — быстро, но тем не менее, реально…

Это не мой мир…

Джанготат спал, когда Шиика Тулл вошла в пещерный лазарет. Несмотря на действие лечебного грибка, он всё же получил сильные повреждения, и нужен был постоянный контроль и забота, чтобы гарантировать отсутствие какой-либо инфекции.

Она тихо посоветовалась с братом Фейтом, который уверил её, что всё будет хорошо.

Она вышла из маленькой комнаты брата Фейта и вернулась в спальню, глядя на Джанготата. Он спал на спине, как и Джанго. Его мускулистая грудь медленно поднималась и опускалась, и он издавал во сне те же слабые звуки, как когда-то Джанго. То, к чему она привыкла. Что, как когда-то давным-давно она глупо позволяла себе надеяться, могло бы сопровождать её собственный сон до конца её дней.

Она закрыла глаза, стараясь отбросить эти мысли. Еще один шанс, думала она. Ты знаешь, кем был Джанго. Знаешь, каково это — быть с ним. Ты никогда не думала, что сможешь снова так же полюбить.

Было ли это оскорблением памяти её погибшего мужа? Йандер был хорошим и добрым, и…

И не Джанго Феттом. И вот сейчас здесь есть Джанготат…

Еще один шанс.

— Нет, — прошептала она. Это было бы неправильно. Это было бы эгоистично.

Это было бы по-человечески.

На следующий день он почувствовал себя достаточно хорошо для прогулки по холмам в сопровождении маленького крепкого пасынка Тарла и рыжеволосой падчерицы Тоноте, и они пошли проверить ловушки на читликов в поросших деревьями пещерах над их фермой. Молочные железы этих обитающих в пещерах сумчатых, в оранжевую полоску, животных выделяли сырную субстанцию, называемую «кисста», которая помогала чужеземцам справиться с токсинами и микроорганизмами в почве Цестуса.

Они спели ему песенку, которую он уже слышал раньше:

Таким образом дети помогали общине, ловя и «доя» существ, а затем отпуская их — обычно без причинения вреда.

С самого момента прибытия он почти не видел мертвых животных. Ни мехов, ни заготовленного мяса. Всё, что он с таким удовольствием ел, были грибы. На этих существ «охотились» без вреда.

Джанготат наблюдал, как дети проверили сделанные из дощечек ловушки. Читлики шипели из-за перегородок, но почти не сопротивлялись, когда их доили, словно играя со своими захватчиками в некую игру. Казалось, зверьки понимают, что люди не хотят причинить им вреда. Потом он помогал детям делать ловушки, основываясь на собственных тренировках по выживанию, — хотя, конечно, они должны были быть сделаны так, чтобы поймать читликов живыми.

Он перевернулся на спину на траве, глядя вверх на солнце и смакуя простоту своей нынешней жизни. Достаточно скоро он вернется в бой, но прямо сейчас самым главным была поимка нескольких маленьких мохнатых зверушек, которые обеспечили бы жизненно необходимые антитоксины для деревенской еды, с достаточным избытком, чтобы дополнить торговлю грибами.

Детей очаровали его проворные пальцы, а он развлекал их простыми навыками, которым он научился в собственном «детстве»: манипулирование ножом, бегство с помощью веревки, безмолвное преследование, чтение знаков и десяток других уловок, которые он изучал, когда обычные дети учатся считать или прыгают через скакалку.

И хотя, когда они возвращались, в глазах Джанготата был смех, на сердце у него было тяжело. И той ночью, за общей трапезой… такой похожей, но всё же так отличающейся от совместных обедов с братьями на Камино, он подумал…

Это не мой мир.