— Он был очень настойчивым. Он… орал на меня.

— О, ради Бога… — начала Жаклин. Затем она умерила свой голос; она представила себе Молли, съежившуюся, с дрожащими губами и согнувшуюся… — Моя дорогая, не позволяйте людям типа Стокса запугивать вас. Я сказала ему до приезда сюда, что я не хочу его видеть. Я повторю ему это и более доходчиво. Если это вас утешит, я просто выходила немного… гм… размяться. Я мельком заглянула в холл, когда проходила мимо гостиницы, но вы показались мне занятой, так что я зашла в «Элит»-бар.

— О, — бессмысленно произнесла Молли. — Но это место не для вас, Жаклин. Особенно в субботу вечером. Некоторые из… грубиянов приходят туда.

— Все были очень любезны со мной. Мистер Хоггенбум заказал мне выпив… напиток.

— Билл Хоггенбум! Но он же городской…

Она оборвала фразу. Жаклин, которой это начинало нравиться, могла добавить недостающее слово. Хоггенбум («Зовите меня просто Биллом, мадам») был городским сплетником и бывшим городским шерифом. Ее разговор с ним и его приятелями оказался весьма содержательным.

— Он был весьма мил, — сказала Жаклин. — Как и остальные. Молли, я ужасно хочу спать. Спасибо, что позвонили. Я собираюсь лечь в постель прямо сейчас.

Когда она пошла умываться, она увидела сохранившиеся под ногтями остатки синего мела.

— Хорошо выходить из игры вовремя, что я и сделала, — громко произнесла она. — Мне бы не одержать над Биллом победу после второго стакана крепкой смеси. «Сигареты, виски и дикие, дикие шерифы…» Вот я снова разговариваю сама с собой. Мне надо завести себе кота. Лучше разговаривать с домашним животным, чем с собой. Так ли это?

Ответа не последовало.

В соответствии с тем, что рассказал Билл Хоггенбум, в сумочке Катлин лежало ровно семнадцать долларов сорок пять центов, когда та была найдена. За день до своего исчезновения она сняла наличными две тысячи долларов. Она могла отдать их своей матери или брату или потратить в бакалейной лавке. Или не могла.

На следующее утро Жаклин подождала дома до одиннадцати часов, прежде чем отправиться в Гондал. Миссис Дарси имела репутацию набожного человека, часто посещающего церковь, и, конечно, ее дорогой сын будет сопровождать мать. Очевидно, он так и поступил; вокруг не было и признака жизни, когда она припарковала машину перед домом и проделала путь от стоянки к коттеджу.

Никто сюда не входил с тех пор, как она покинула коттедж, или, если здесь кто и был, то он не выдал своего присутствия ни одним знаком. Обломки деревянных перил лежали там, где они упали.

Стоял яркий, солнечный день, но Жаклин все равно было неприятно оставаться здесь. Она начинала ненавидеть это место, больше всего из-за контраста между нынешним запустением и тем видом, который должен был иметь этот кабинет, когда Катлин работала в нем. Ковры на полу, занавеси на окнах, кот, свернувшийся в кресле перед потрескивающим в камине огнем, — и сама Катлин за старой «Смит-короной», с которой не хотела расставаться, несмотря на заманчивые новые разработки оргтехники; ее глаза светились, когда слова легко сплетались друг с другом, на лбу собирались морщинки от расстройства, когда они липли и не ложились на бумагу.

Жаклин тихо выругалась и направилась к шкафу с выдвижными ящиками.

— Я делаю все, что в моих силах, — пробормотала она. — Только не тревожьте меня, хорошо? Я стараюсь.

Она просмотрела папку с письмами еще раз, и ее подозрения подтвердились. В жизни Катлин Дарси не было никаких несчастных случаев, они начались только за месяц до ее исчезновения.