Но, в конце концов, вера не всегда имеет отношение к логике, иногда логика даже мешает ей.
‑ Ты убил его? ‑ Спросил Бернардо.
Олаф посмотрел на него.
‑ Зачем мне было убивать его?
‑ Почему бы нет?
Олаф, казалось, задумался об этом на минуту, потом сказал:
‑ Я не хотел, и никто не платил мне, чтобы я это делал.
Вот так, совершенно в духе Олафа, не то чтобы он не убил священника, поскольку это было бы неправильно, но поскольку его это не занимало в тот момент, и никто не заплатил ему. Даже у Эдуарда в его самом тревожном проявлении не было такой логики.
‑ Мы разговариваем перед вами слишком неосторожно, ‑ сказал Эдуард. ‑ Почему?
‑ Может быть, вы просто чувствуете себя непринужденно.
Он покачал головой.
‑ Вы наложили какое‑то долговременное заклинание на комнату или дом.
‑ Все, что я сделала, это чтобы люди могли говорить свободно, если они желают. Видимо, ваши друзья чувствуют такую необходимость, а вы ‑ нет.
‑ Я не верю в то, что исповеди хороши для души.
‑ И я тоже, ‑ сказала она, ‑ но они могут освободить те части вас, что заблокированы, или помочь успокоить ваш ум.
Он покачал головой, потом повернулся ко мне.
‑ Если ты хочешь, чтобы она сделала что‑то с медальоном, делай это. Мы должны идти.
Я выловила вторую цепь из‑под жилета и всего остального. Я пыталась носить крест и медальон на одной и той же цепочке, но слишком часто мне нужно было, чтобы крест был на виду, и я устала от людей, спрашивающих, что означает второй символ. На металле была изображена большая многоголовая кошка, если вы смотрели прямо на мягкий металл, можно было разглядеть полосы и символы по его краям. Я пыталась выдать его за медальон святого, но он не выглядел, как что‑то банальное.
Я протянула его Фиби. Она взяла его осторожно за цепочку, только двумя пальцами.
‑ Он очень старый.
Я кивнула.
‑ Металл настолько мягкий, что гнется от давления, а иногда просто от тепла тела. Она пошла к двери, через которую выходила ее дочь, когда приносила чай. Я ждала, что мы пойдем к алтарю в ее комнате, но она остановилась в небольшой, ярко освещенной кухне. Ее дочери, Кэт, нигде не было видно.
Фиби ответила, как будто я спросила вслух,
‑ У Кейт сегодня свидание. Я сказала ей, что она может идти, после того, как подаст чай.
‑ Так она пропустила метафизическое шоу.
‑ Да, хотя многие одаренные в округе могли почувствовать что‑то. Невозможно вызвать такое зло, и такое добро, не привлекая внимания тех, кто чувствует такие вещи.
‑ Обычно я не привлекаю случайного внимания, ‑ сказала я.
‑ Но вы не подготовлены к такому. Сегодняшнее шоу привлекло бы и необученных, которые не могут блокировать его, и подготовленных, которые открыты к сигналам тревоги.
Я покачала головой.
‑ Мы здесь для того, чтобы читать мне лекции или очистить амулет?
‑ Так нетерпеливы.
‑ Да, я знаю, мне нужно работать над этим.
Она улыбнулась, потом повернулась к раковине.
‑ Тогда я не буду тратить больше времени. ‑ Она включила воду и в течение нескольких секунд ждала, когда она пойдет, в то время как ее глаза были закрыты, затем она посмотрела вверх на то, что я не могла ни увидеть, ни почувствовать. Она провела амулет и цепь под проточной водой. Выключила воду, а затем задержала амулет в своих руках и снова закрыла глаза.
‑ Он очищен, и готов к использованию.
Я взглянула на нее. Она рассмеялась.
‑ Что, вы ждали, что я положу его на алтарь и мы будем танцевать голыми при луне?
‑ Я видела, как моя наставница очищает ювелирные украшения, и она использует четыре стихии: землю, воздух, воду, огонь.
‑ Я думаю, я бы заметила, если бы его можно было очистить, делая то, что вы можете сделать самостоятельно.
‑ Вы имеете в виду просто смывая плохие вещи?
‑ Я пропускаю воду в течение нескольких минут, и думаю: все это священная вода. |