— Согласен. Не разберешь. А Ольга знает, что она Воейковым не родная дочь?

— Да. Когда девочка подросла, те ей честно все рассказали. Но это никоим образом не изменило ее прежнего отношения. Оленька продолжала называть Петра Капитоныча папой, а Серафиму Макаровну мамой. И я считаю, это справедливо и правильно. В конце концов, старики подарили ей настоящее, а не казенно-приютское детство… И все-таки, Юра, я никак не могу взять в толк, почему эта история так сильно тебя захватила? Посмотрись в зеркало — на тебе же буквально лица нет!

— Ириша, а после вчерашних медицинских процедур у тебя весь спирт закончился?

Она недоуменно пожала плечами:

— Вроде оставалось еще немного, на донышке.

— Не нацедишь? С донышка? Очень нужно.

— Ну хорошо. Сейчас. Только… — Ирина смущенно улыбнулась. — Отвернись, пожалуйста. Мне надо одеться.

Выскользнув из-под одеяла, она торопливо похватала с полу разбросанные вещи и прошлепала босыми ногами на кухню. А через пару минут вернулась и протянула Барону граненый стакан, наполненный примерно на четверть.

Протянула молча, но вопросительно — ждала объяснений.

Он залпом выпил. Не морщась. Будто воду.

Не сразу, собравшись с мыслями, а главное — с духом, отчеканил:

— Понимаешь, Ириша, мы с твоей Ольгой не просто земляки. Она… В общем, это сестра моя. Родная. Брат, который должен был за ней приехать вместе с мамой и с Лёлей, — это я.

Закончив доклад, Анденко не удержался и, как бы между прочим, добавил:

— И заметьте, Иван Никифорович, на все про все ушло меньше суток. Я, конечно, не хочу показаться нескромным…

— Да знаю я, Григорий, знаю, что вы с Захаровым большие молодцы.

— А вот как бы еще это ваше знание, товарищ майор, донести до товарища комиссара 3-го ранга? В свете вынесенного на днях взыскания?

— Угу. Вот прямо сейчас и метнусь. Ты, Анденко, губенку-то обратно заверни. Что за народ? Им доброе слово скажешь, так они тут же норовят на шею сесть. Короче, браты-акробаты, давайте по делу и по существу.

— Есть по существу.

— Прямо сейчас отправляйтесь составлять подробный рапорт о своих изысканиях по Барону. Только пусть пишет Захаров, у него почерк разборчивей. Как закончите — сразу тащите в машбюро. Пусть сделают две — нет, сразу три копии. Задача ясна?

— Так точно.

— Вот и ладушки. А я постараюсь сегодня же согласовать бумагу с начальством.

— На предмет? — насторожился Анденко.

— Отошлем в Москву. Утрем столичным носы, чтоб не больно-то возносились.

— А-а-а?..

— А дальше пускай сами волохаются. С этим Бароном-Алексеевым.

— Это что ж получается? Мы с Мыколой пахали, а урожай москвичам собирать?

— А ты как думал, Гриша? Наше дело — молотьба да хлебосдача, — язвительно вставил свои пять копеек Захаров.

Иван Никифорович нахмурился:

— Ишь ты, тоже мне, пахари сыскались! Поглядел бы я на вас, голубчиков, после денька реальной, на току, молотьбы… Ты, Захаров, про «двое дерутся — третий не мешай» слыхал?

— Ну слышал.