|
Равно, что бы в его смелости ни таилось, тот факт, что он был знатным барином, снова и снова проявлялся в неузнаваемой и идеализированной форме представлений г-на де Шарлю, по мысли которого в их роде не осталось ничего женоподобного. Впрочем, подобно тому, как в философии и искусстве две аналогичные идеи интересуют нас только формой, в которой они развернуты, и могут значительно различаться в зависимости от изложения их, допустим, Ксенофонтом или Платоном, прекрасно понимая, сколь они друг на друга похожи, я бесконечно больше восхищался Сен-Лу, требующим назначения на самые опасные позиции, чем г-ном де Шарлю, презирающим светлые галстуки. Я рассказал Сен-Лу о своем приятеле, директоре бальбекского Гранд-Отеля46, согласно утверждениям которого в начале войны французские солдаты часто пускались, по его словам, в "дезертизмы", потому что их подкупил, как он сказал, "прусский милитарист"; в определенный момент он даже уверовал в синхронный десант в Ривбеле немцев, японцев и казаков, что было опасно для Бальбека, и потому, как он выразился, ему оставалось только "пролинять". Этот германофоб со смехом рассказывал о своем брате: "Он в траншеях, в двадцати пяти метрах от бошей!" - пока о нем не вспомнили, что и сам он бош, и не отправили его в концентрационный лагерь. "Кстати о Бальбеке, ты помнишь лифтера?" - спросил Сен-Лу, прощаясь со мной, словно бы не очень хорошо представляя, о ком речь, и рассчитывая на мою помощь в прояснении вопроса47. "Он пошел на фронт добровольцем и попросил у меня похлопотать, чтобы его вернули в авиацию". Вероятно, лифт надоел ему подъемом в ограниченной клети, и высоты лестниц Гранд-Отеля ему уже не хватало. Он собирался "двинуть галуны" не по линии консьержа, ибо наша судьба - это не всегда то, что мы мыслим. "Я обязательно поддержу его просьбу, - сказал мне Сен-Лу. - Я еще сегодня утром говорил Жильберте: никогда у нас не будет достаточно авиации. А так мы всегда заметим, что готовит противник. Авиация лишила бы его самого решительного преимущества при наступлении, преимущества неожиданности: самой лучшей армией будет, наверное, та, у которой лучшие глаза. Кстати, добилась ли бедняжка Франсуаза увольнения племянника?" Но Франсуаза, долгое время пытавшаяся добиться освобождения племянника от призыва, когда ей сказали, что через Германтов можно ходатайствовать к генералу де Сен-Жозефу, с горечью ответила: "Что вы, это ни к чему не приведет, ничего с этим старым добряком не сделать, в том-то и беда, что он - патриотичен..." - и, коль скоро речь зашла о войне, сколько бы та ей боли не причиняла, сочла, что не д_олжно бросать "бедных русских", раз уж мы "осоюзились". Дворецкий был убежден, что война продлится не больше десяти дней и закончится безоговорочной победой Франции, и не осмеливался, чтобы его не опровергли события, - да у него на то и не хватило бы воображения, - предсказывать войну долгую, с неясным исходом. |
