|
Вчера, в трезвый час, ты сама предвидела это и указала мне простое и самое действительное средство – не пускать тебя – и я не пущу… Она стала на колени подле него. – Не заставьте меня проклинать вас всю жизнь потом! – умоляла она. – Может быть, там меня ждет сама судьба… – Твоя судьба – вон там: я видел, где ты вчера искала ее, Вера.Ты веришь в провидение, другой судьбы нет… Она вдруг смолкла и поникла головой. – Да, – сказала она покорно, – да, вы правы, я верю… Но я там допрашивалась искры, чтоб осветить мой путь, – и не допросилась. Что мне делать? – я не знаю… Она вздохнула и медленно встала с колен. – Не ходи! – говорил он. – Именем той судьбы, в которую верю, я искала счастья! Может быть, она и посылает меня теперь туда… может быть… я необходима там! – продолжала она, выпрямившись и сделав шаг к обрыву. – Что бы ни было, не держите меня доле, я решилась. Я чувствую, моя слабость миновала. Я владею собой, я опять сильна! Там решится не моя одна судьба, но и другого человека. На вас ляжет ответственность за эту пропасть, которую вы роете между ним и мною. Я не утешусь никогда, буду вас считать виновником несчастья всей моей жизни… и его жизни! Если вы теперь удержите меня, я буду думать, что мелкая страстишка, самолюбие без прав, зависть – помешали моему счастью и что вы лгали, когда проповедовали свободу… Он поколебался и отступил от нее на шаг. – Это голос страсти, со всеми ее софизмами и изворотами! – сказал он, вдруг опомнившись. – Вера, ты теперь в положении иезуита. Вспомни, как ты просила вчера, после своей молитвы, не пускать тебя!.. А если ты будешь проклинать меня за то, что я уступил тебе, на кого тогда падет ответственность? Она опять упала духом и уныло склонила голову. – Кто он, скажи? – шепнул он. – Если скажу – вы не удержите меня? – вдруг спросила она с живостью, хватаясь за эту, внезапно явившуюся надежду вырваться – и спрашивала его глазами, глядя близко и прямо ему в глаза. – Не знаю, может быть… – Нет, дайте слово, что не удержите, – и я назову… Он колебался. В эту минуту раздался третий выстрел. Она рванулась, но он успел удержать ее за руку. – Пойдем, Вера, домой, к бабушке сейчас! – говорил он настойчиво, почти повелительно. – Открой ей все… Но она вместо ответа начала биться у него в руках, вырываясь, падая, вставая опять. – Если… вам было когда-нибудь хорошо в жизни, то пустите!.. Вы говорили: «люби, страсть прекрасна!» – задыхаясь от волнения, говорила она и порывалась у него из рук, – вспомните… и дайте мне еще одну такую минуту, один вечер… «Христа ради!» – шептала она, протягивая руку, – вы тоже просили меня, Христа ради, не удалять вас… я не отказала… помните? Подайте и мне эту милостыню!.. Я никогда не упрекну вас… никогда… вы сделали все – мать не могла бы сделать больше – но теперь оставьте меня – я должна быть свободна!.. И вот, пусть тот, кому мы молились вчера, будет свидетелем, что это последний вечер… последний! Я никогда не пойду с обрыва больше: верьте мне – я этой клятвы не нарушу! Подождите меня здесь, я сейчас вернусь, только скажу слово… Он выпустил ее руку. – Что ты говоришь, Вера! – шептал он в ужасе, – ты не помнишь себя. Куда ты? – Туда… взглянуть один раз… на «волка»… проститься… услышать его… может быть… он уступит… Она бросилась к обрыву, но упала, торопясь уйти, чтоб он не удержал ее, хотела встать и не могла. |
