Месяц хлынул в переулок.

         Стены стали густо-густо.

         Мертв покой домов-шкатулок.

         Черепных безглазых впадин

         Черных окон – не понять.

         Холод неба беспощаден,

         И дневного не узнать.

         Это дьявольская треба:

         Стынут волны, хмурясь ввысь, —

         Стенам мало плена неба,

         Стены вниз, к воде сползлись.

         Месяц хлынул в переулок…

         Смерть берет к губам свирель.

         За углом, угрюмо-гулок,

         Чей-то шаг гранит панель.

    <1910>

Вид из окна

         Захватанные копотью и пылью,

         Туманами, парами и дождем,

         Громады стен с утра влекут к бессилью,

         Твердя глазам: мы ничего не ждем…

         Упитанные голуби в карнизах;

         Забыв полет, в помете грузно спят.

         В холодных стеклах, матовых и сизых,

         Чужие тени холодно сквозят.

         Колонны труб и скат слинявшей крыши,

         Мостки для трубочиста, флюгера

         И провода в мохнато-пыльной нише.

         Проходят дни, утра и вечера.

         Там где-то небо спит аршином выше,

         А вниз сползает серый люк двора.

    <1910>

Мертвые минуты

         Набухли снега у веранды.

         Темнеет лиловый откос.

         Закутав распухшие гланды,

         К стеклу прижимаю я нос.

         Шперович – банкир из столицы

         (И истинно русский еврей) —

         С брусничною веткой в петлице

         Ныряет в сугроб у дверей.

         Его трехобхватная Рая

         В сугроб уронила кольцо

         И, жирные пальцы ломая,

         К луне подымает лицо.