Протухшая, кислая, скучная, острая вонь…

         Автомобиль и патронный обоз.

         В небе пары, разлагаясь, сереют.

         В конце переулка желтый огонь…

         Плывет отравленный пьяный,

         Бросил в глаза проклятую брань

         И скрылся, качаясь, – нелепый, ничтожный

         и рваный.

         Сверху сочится какая-то дрянь…

         Из дверей извозчичьих чадных трактиров

         Вырывается мутным снопом

         Желтый пар, пропитанный шерстью и щами…

         Слышишь крики распаренных сиплых сатиров?

         Они веселятся… Плетется чиновник с попом.

         Щебечет грудастая дама с хлыщами.

         Орут ломовые на темных слоновых коней,

         Хлещет кнут и скучное острое русское слово!

         На крутом повороте забили подковы

         По лбам обнаженных камней —

         И опять тишина.

         Пестроглазый трамвай вдалеке промелькнул.

         Одиночество скучных шагов… «Ка-ра-ул!»

         Всё черней и неверней уходит стена.

         Мертвый день растворился в тумане вечернем…

         Зазвонили к вечерне.

         Пей до дна!

    <1910>

У канала ночью

         Тихо. Глухо. Пусто, пусто…

         Месяц хлынул в переулок.

         Стены стали густо-густо.

         Мертв покой домов-шкатулок.

         Черепных безглазых впадин

         Черных окон – не понять.

         Холод неба беспощаден,

         И дневного не узнать.

         Это дьявольская треба:

         Стынут волны, хмурясь ввысь, —

         Стенам мало плена неба,

         Стены вниз, к воде сползлись.

         Месяц хлынул в переулок…

         Смерть берет к губам свирель.

         За углом, угрюмо-гулок,

         Чей-то шаг гранит панель.