К счастью, мы обычно не
знаем, какими предстают наши побуждения и дела перед другими людьми; быть
может, мы ужаснулись бы того перекошенного, неясного представления, которое
сложилось о нас даже у тех, кто к нам расположен. Необходимо сознавать эту
сокрытость подлинного существа человека и его внутренней жизни, чтоб
постараться узнать его справедливее - или, по крайней мере, больше уважать
то, чего мы о нем не знаем. История Гордубала была написана зря, если не
стало ясно, какая страшная и всеобщая кривда совершена над человеком.
Познание людей для нас во многом ограничено тем, что мы присуждаем им
определенное место в своей системе жизни. Как по-разному являются нам одни и
те же люди, одни и те же факты в восприятии Гордубала, в глазах полицейских
и в нравственной точке зрения суда! Прекрасна и молода Полана, какой ее
видит Гордубал, - или стара и костлява, как о ней говорят другие? Вопрос по
видимости простой и даже несущественный, но от этого зависит - убил ли
Штепан Манья (в действительности его звали Василь Маняк, а Гордубала, - Юрай
Гардубей) из любви или из корысти; все дело обернется иначе в зависимости от
ответа на этот вопрос. И таких загадок много. Каким же был Гордубал, какой
была Полана? И был ли Штепан мрачным преступником - или симпатичным парнем,
которого боготворила маленькая девочка Гафия? И каким образом связана со
всем этим проблема земли и тот жеребчик? История, первоначально примитивная,
распадается на ряд неразрешимых и спорных загадок, стоило только включить ее
в различные системы и подвергнуть различным толкованиям. Трижды
пересказываются здесь одни и те же события: сначала так, как их воспринимал
Гордубал, потом - как их увидели полицейские, и наконец - как оценил их суд;
чем дальше, тем сильнее скрипит все сооружение под тяжестью противоречий и
несообразностей - несмотря па то или именно потому, что хотят установить
правду. Это не значит, что правды нет, но она глубже и труднее, а
действительность - куда шире и сложнее, чем принято думать. Повествование о
Гордубале заканчивается не исправленной кривдой, вопросом без ответа;
неопределенность венчает ее там, где читатель ждет, что его отпустят с
миром. Так в чем же подлинная правда о Гордубале и Полане, в чем - правда о
Манье? А что, если правда-то эта - нечто более объемное, обнимающее все эти
толкования, но и выходящее за их пределы? Что, если подлинный Гордубал был и
слаб и мудр, Полана - прекрасна, как дворянка, но и измождена, как старая
мужичка, что, если Манья был мужчина, способный убить из любви, - и человек,
убивающий ради денег? На первый взгляд - хаос, и мы не знаем, как к нему
подступиться, и вовсе он нам не по вкусу; обязанность писателя - по
возможности как-нибудь привести в порядок то, что он нагромоздил.
На то и есть "Метеор" - вторая часть трилогии. Здесь тоже в трех или
четырех вариантах излагается жизнь человека но изложение - обратное первому:
люди здесь всеми способами стараются отыскать утерянное сердце человека;
дано только тело его, и к нему-то стараются найти соответствующую жизнь. |