-- Эх, буранов давно нет! -- вздохнул краснолицый упитанный латыш
Кильдигс. -- За всю зиму -- ни бурана! Что за зима?!
-- Да... буранов... буранов... -- перевздохнула бригада.
Когда задует в местности здешней буран, так не то что на работу не
ведут, а из барака вывести боятся: от барака до столовой если веревку не
протянешь, то и заблудишься. Замерзнет арестант в снегу -- так пес его ешь.
А ну-ка убежит? Случаи были. Снег при буране мелочкий-мелочкий, а в сугроб
ложится, как прессует его кто. По такому сугробу, через проволоку
переметанному, и уходили. Недалеко, правда.
От бурана, если рассудить, пользы никакой: сидят зэки под замком; уголь
не вовремя, тепло из барака выдует; муки в лагерь не подвезут -- хлеба нет;
там, смотришь, и на кухне не справились. И сколько бы буран тот ни дул --
три ли дня, неделю ли, -- эти дни засчитывают за выходные и столько
воскресений подряд на работу выгонят.
А все равно любят зэки буран и молят его. Чуть ветер покрепче завернет
-- все на небо запрокидываются: матерьяльчику бы! матерьяльчику!
Снежку, значит.
Потому что от поземки никогда бурана стоящего не разыграется.
Уж кто-то полез греться к печи 38-й бригады, его оттуда шуранули.
Тут в зал вошел и Тюрин. Мрачен был он. Поняли бригадники: что-то
делать надо, и быстро.
-- Та-ак, -- огляделся Тюрин. -- Все здесь, сто четвертая?
И не проверяя и не пересчитывая, потому что никто у Тюрина никуда уйти
не мог, он быстро стал разнаряжать. Эстонцев двоих да Клевшина с Гопчиком
послал большой растворный ящик неподалеку взять и нести на ТЭЦ. Уж из того
стало ясно, что переходит бригада на недостроенную и поздней осенью
брошенную ТЭЦ. Еще двоих послал он в инструменталку, где Павло получал
инструмент. Четверых нарядил снег чистить около ТЭЦ, и у входа там в
машинный зал, и в самом машинном зале, и на трапах. Еще двоим велел в зале
том печь топить -- углем и досок спереть, поколоть. И одному цемент на
санках туда везти. И двоим воду носить, а двоим песок, и еще одному из-под
снега песок тот очищать и ломом разбивать.
И после всего того остались ненаряженными Шухов да Кильдигс -- первые в
бригаде мастера. И, отозвав их, бригадир им сказал:
-- Вот что, ребята! (А был не старше их, но привычка такая у него была
-- "ребята".) С обеда будете шлакоблоками на втором этаже стены класть, там,
где осенью шестая бригада покинула. А сейчас надо утеплить машинный зал. Там
три окна больших, их в первую очередь чем-нибудь забить. Я вам еще людей на
помощь дам, только думайте, чем забить. Машинный зал будет нам и растворная
и обогревалка. Не нагреем -- померзнем, как собаки, поняли?
И может быть, еще б чего сказал, да прибежал за ним Гопчик, хлопец лет
шестнадцати, розовенький, как поросенок, с жалобой, что растворного ящика им
другая бригада не дает, дерутся. |