Изменить размер шрифта - +
И показания он дал,
что таки  да, он сдался  в плен, желая  изменить родине, а вернулся из плена
потому, что выполнял  задание немецкой разведки. Какое ж задание -- ни Шухов
сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто -- задание.
     В контрразведке били Шухова  много. И расчет  был у  Шухова простой: не
подпишешь  -- бушлат деревянный,  подпишешь  -- хоть  поживешь  еще малость.
Подписал.
     А  было вот  как:  в феврале  сорок  второго  года  на  Северо-Западном
окружили  их  армию  всю,  и с самолетов им  ничего жрать  не бросали,  а  и
самолетов  тех  не  было.  Дошли  до  того, что строгали  копыта  с  лошадей
околевших, размачивали ту роговицу  в воде  и ели.  И стрелять было нечем. И
так  их помалу немцы по лесам  ловили и брали. И  вот  в  группе такой одной
Шухов в плену побыл пару дней, там же, в лесах, -- и убежали они впятером. И
еще  по лесам, по  болотам покрались -- чудом  к своим попали.  Только двоих
автоматчик свой  на месте  уложил, третий от ран умер, --  двое  их и дошло.
Были б умней  --  сказали  б,  что  по лесам бродили,  и  ничего б им. А они
открылись:  мол,  из  плена немецкого.  Из  плена? Мать вашу так! Фашистские
агенты! И за решетку. Было б их пять, может сличили показания, поверили б, а
двоим никак: сговорились, мол, гады насчет побега.
     Сенька Клевшин услышал через глушь свою, что о побеге из плена говорят,
и сказал громко:
     -- Я из плена три раза бежал. И три раза ловили.
     Сенька, терпельник, все молчит больше: людей не слышит и  в разговор не
вмешивается. Так про  него и знают мало,  только  то, что  он  в Бухенвальде
сидел и там в подпольной организации был, оружие в зону носил для восстания.
И как его немцы за руки сзади спины подвешивали и палками били.
     -- Ты, Ваня, восемь сидел --  в каких лагерях? -- Кильдигс перечит.  --
Ты в  бытовых сидел, вы  там  с бабами  жили. Вы номеров не  носили. А вот в
каторжном восемь лет посиди! Еще никто не просидел.
     -- С бабами!... С бала'нами, а не с бабами...
     С бревнами, значит.
     В огонь печной  Шухов  уставился,  и  вспомнились ему  семь лет его  на
севере. И как он на бревнотаске три года укатывал тарный кряж да шпальник. И
костра вот так же огонь переменный -- на лесоповале, да не дневном, а ночном
повале.  Закон  был  такой у  начальника: бригада,  не  выполнившая дневного
задания, остается на ночь в лесу.
     Уж заполночь до лагеря дотянутся, утром опять в лес.
     -- Не-ет, братцы... здесь поспокойне'й, пожалуй, -- прошепелявил он. --
Тут съем  -- закон. Выполнил, не выполнил -- катись в зону. И гарантийка тут
на сто грамм выше. Тут  -- жить  можно. Особый --  и пусть он особый, номера
тебе мешают, что ль? Они не весят, номера.
     -- Поспокойне'й!  -- Фетюков  шипит  (дело  к  перерыву, и все к  печке
подтянулись). -- Людей в постелях режут! Поспокойне'й!...
     -- Нэ людин, а стукачи'в! -- Павло палец поднял, грозит Фетюкову.
Быстрый переход