– Камеры наблюдения… не работают, – сбивчиво сообщает он.

– Не работают? – удивляется Бронвин. – Совсем?

– Индикаторы не горят, – разогнув спину, объясняет отец. – Маленькие красные лампочки, которые зажигаются, когда ведется запись. Когда я заметил, что первая камера – на задней двери – выключена, то решил, что нам просто повезло. Однако камеры в коридоре тоже не работают. И в спортзале. К слову, там нет ни души.

– Может, в школе электричество вырубили? – рассуждает Бронвин, глядя на здание. – Хотя нет, снаружи-то лампы горят…

– Пойдем, пап. Проверим раздевалки, – говорю я.

Я думал, отец начнет возражать, но он отдает мне ключ и ведет нас к заднему входу, камера над которым и правда не работает. Отперев замок и толкнув дверь, я впервые за год с лишним захожу в «Бэйвью-Хай». Первым делом я вижу черную лестницу и мгновенно вспоминаю нашу с Бронвин беседу после полицейского допроса о смерти Саймона. Я тогда извинился за то, что в четвертом классе перед рождественской постановкой стащил у нее Младенца Иисуса, а еще дал ей одноразовый телефон на случай, если она захочет поговорить.

Я сделал вид, будто мне все равно, воспользуется она телефоном или нет, хотя думал лишь об одном: «Только не выбрасывай его, ладно? Ответь, когда я позвоню». И она ответила. После шестого гудка, но все-таки ответила.

Да, в школе со мной случалось и хорошее.

Бронвин переплетает пальцы с моими, и мы проходим через двойные двери в главный коридор, с обеих сторон уставленный шкафчиками.

– Нам обязательно идти через спортзал, чтобы попасть в раздевалки? – спрашивает она. – Я уже плохо помню.

– Необязательно, – отвечает отец. – За спортзалом есть боковой коридор, там и пройдем. – Он ведет нас мимо стеллажа с наградами. – Так странно, что я теперь тут работаю. Целыми днями брожу по этим коридорам, хотя почти не заходил сюда, когда ты, Нейт, здесь учился… – Он откашливается. – Очень жалею, что не помог тебе, когда это было нужно…

– Не бери в голову, – говорю я. Мне каждый раз неловко, когда отец такое говорит, ведь я не знаю, что ответить. – Все как-то само устроилось.

– Нет, не само. Это твоя заслуга, – возражает отец. – Твоя и Бронвин.

– Ну, возможно… – Я никогда еще так не радовался при виде мужской раздевалки. – Мы на месте. – Я наваливаюсь на дверь, без надежды легко открыть дверь. Однако дверь распахивается. – Воняет здесь как раньше. – Сморщив нос, я захожу внутрь.

– Ни разу не заглядывала в раздевалку к парням, – говорит Бронвин. – Ничего, если мы включим свет? – Она шарит рукой по стене и нащупывает выключатель.

В глаза ударяет яркий свет.

– Ай! – сморгнув, я бормочу: – Что ж, посмотрим… Здесь душевая, а там…

Я резко останавливаюсь и выбрасываю в сторону руку, чтобы Бронвин не прошла дальше.

– В чем дело? – спрашивает она, вытягивая шею.

По ее судорожному вздоху я понимаю, что не смог ей помешать, и она тоже это видит: брызги густой, темно-красной жидкости на полу. Прямо у поворота к основному помещению, где стоят шкафчики.

– Кровь! – выдыхает Бронвин.

– Жди здесь, – настаиваю я.

Так она и послушала! Друг за другом мы осторожно обходим кровь на полу, заворачиваем за угол, а там…

– Боже мой! – всплеснув руками, шепчет Бронвин, и ее новый, купленный вчера телефон с грохотом падает на пол.