Меня это скорее в нём привлекает. Не потому, что я сам журналист и ценю журнализм, но прежде всего потому, что проза должна работать с современностью.
Всё-таки Пильняк первым сказал вслух то, о чём все говорили шёпотом. Это важная добродетель для писателя, важное достоинство. Есть люди, которые физически не могут промолчать, когда они открыли какую-то общую закономерность или удачно сформулировали мысль. Тогда происходит вот этот феномен – «а у царя Мидаса ослиные уши». Хоть кому-то цирюльник должен об этом рассказать. Кто-то должен был сказать, что гибель Фрунзе не была случайной. В «Повести…» один из самых точных портретов Сталина. И это довольно мрачная вещь. Она точна даже не в расстановке сил в оппозиции, в партии, она точна в описании атмосферы – вот этой ночной атмосферы сталинской Москвы.
– В советское время произведение Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» оценивалось высоко. На ваш взгляд, эта книга понятна современным школьникам? Чем объясняется скептическое отношение к ней со стороны Пушкина и Достоевского?
– Ну где же у Пушкина, простите, скептическое отношение? Он, наоборот, пытался в «Современнике» напечатать своё «Путешествие из Москвы в Петербург», блистательную статью, но ему запретили, сказав, что имя Радищева справедливо забыто и не надо о нём напоминать. А Пушкин пытался таким образом напомнить.
Два очень важных и ценных аспекта имеет книга Радищева. С одной стороны, это приключение жанра – приключение жанра травелога, превращённого в страшный обзор русской внутренней жизни: путешествие из Петербурга в Москву как путешествие по России. Почему из Петербурга в Москву? Потому что Радищев, во-первых, абсолютно точно заметил вектор: петровская Россия, европейская Россия скатывается в азиатчину. И хотя параллель Петро Примо – Катарина Секунда для многих казалась очевидной не только на постаменте памятника, векторы были противоположны: Екатерина тащила Россию в Азию, в глубь, в рабство.
Перечитывать надо А.К. Толстого.
Во-вторых, в «Путешествии…» потрясающий образ автора – чувствительного, беспомощного! И не забывайте, что Радищев – самоубийца. Всё видит, всё понимает, предвидит свою участь, но не может не сказать. Пылкий, неумелый, риторический, архаичный, наивный до слёз, но прекрасный автор! Радищев – одна из самых трогательных фигур в русской литературе.
– «Что вам известно о молодёжной антисоветской организации в романе Терехова «Крымский мост»?
– Я очень высоко ценю этот роман, который изначально назывался «Недолго осталось», а потом стал называться «Каменный мост». Не Крымский – Каменный. Роман непосредственно отсылает, конечно, к Трифонову, к его «Дому на набережной» – и стилистически, и по названию. Это его продолжение, как река времени, наступившего после. Так называемое «дело волчат», вот этот антисоветский центр среди советской элиты – было ли это, не было ли, сейчас вам уже никто не скажет. И версия, которую Александр Терехов выстраивает, для меня лично совершенно не убедительна, но художественно очень интересна. И самое интересное, что именно в среде элиты всегда ищут антисоветский заговор, потому что именно в среде элиты чувство собственного достоинства таково, что возникает протест.
Ну а теперь поговорим об Андрее Платонове.
Андрей Платонов – может быть, единственный настоящий гений русской прозы XX века. Не потому, что он создал собственный стиль, а потому, что он приковал взгляд читателя к новому феномену. Это феномен массы. Главный герой Платонова – масса. Главная жажда, главное намерение всех его персонажей – это слиться в единое коллективное тело, как бы ионизироваться, превратиться в ионизированный газ, войти в такое состояние… ну, в такую человеческую плазму, если угодно, которая есть четвёртое состояние вещества. |