|
Он описал блистательное поколение сверхлюдей, описал их ностальгически, этих мальчиков тридцатых годов. Говорят: «Да ну, это комиссарские детки, которые были элитой, которые жили в Доме на набережной». Понимаете, они не были элитой в нынешнем смысле, они жили довольно скудно. А потом (вот что главное) ненависть к элите – это рабская, мещанская черта. В России так складываются обстоятельства всегда, что только у элиты сохраняется какое-то чувство собственного достоинства. Тамара Афанасьева, тонкий психолог, когда-то писала: «Все цитируют шварцевскую фразу “Балуйте детей, господа, – тогда из них вырастут настоящие разбойники”, но почему-то все при этом забывают, что только из маленькой разбойницы и вырос приличный человек». Это к вопросу об элитах.
Трифонов воспел этих детей, во-первых. Во-вторых, он очень точно описал в Вадиме Глебове («Дом на набережной») тип конформиста – человека, который выдумывает себе массу причин для того, чтобы не быть собой, и становится в результате убийцей. И в-третьих, он описал в неоконченном романе «Исчезновение» тип старого большевика – человека, который ошибается, но у которого есть совесть, и заставил нас почувствовать, как сказал Георгий Полонский в «Доживём до понедельника», «высокую самоценность этих ошибок». Помните, учитель истории говорит: «Да, Шмидт заблуждался во время революции 1905 года, но он повёл себя как герой». Вот в чём дело: уважение героизма, во имя чего бы этот героизм ни был. Это не сталинский бюрократизм, это не палаческое усердие, а это самоотверженность, которая в романе «Старик» есть во всех героях, жертвовавших собой, как мы сейчас понимаем, во имя ложных идеалов. Но идеалы тут не важны. Здесь важна эта жертвенность, готовность отдать свою жизнь, а не подтолкнуть чужую. Засим расстанемся.
[18.03.16] Очень многие просят рассказать об Андрее Платонове. Мне это трудно, хотя это, в общем, чрезвычайно близкий мне писатель и симпатичный, но и ненавистный в некоторых отношениях (ненавистен, потому что мучительный для меня). И я готов о Платонове поговорить.
Пока вопросы. Первый вопрос по поводу поэмы Пушкина «Анджело».
– Почему он, транслируя, переводя шекспировскую «Меру за меру», изменил финал? Почему Дук прощает (Анджело. – Д.Б.) в результате, у Шекспира торжествует справедливость, а у Пушкина – милосердие? – Видите ли, Пушкин называл «Анджело» своей наиболее важной поэмой, а вовсе не «Медного всадника». И Дмитрий Дмитриевич Благой в статье «Загадочная поэма Пушкина» напрямую увязывает её с задачей добиться прощения декабристов. Наверное, так оно и было. Во всяком случае, я много раз уже говорил о том, что все тексты, по крайней мере русской литературы, делятся чётко на три категории: написанные за власть, против власти и, самое интересное, для власти. Скажем, для власти написана пьеса Леонова «Нашествие». Текст её, посыл её совершенно понятен: «Ты считаешь нас врагами народа, а мы считаем тебя благодетелем и готовы за тебя умирать. И в критический момент именно мы тебя выручим, а не твои верные сатрапы». Сталин понял это послание, и Леонов получил Сталинскую премию, которую передал на самолёт. Точно так же для власти написан, мне кажется, роман Булгакова «Мастер и Маргарита». «Анджело» Пушкина – это поэма, написанная, естественно, для Николая в расчёте на то, что милосердие царя выше закона, потому что главную часть поэмы составляет драматический диалог об этом, немного тяжеловесный. Пушкин не очень любил писать шестистопным ямбом, но, по всей видимости, понимал, что вкусы Николая консервативны и в таком виде он легче мысль усвоит. Пушкин уже не раз писал тексты, имевшие целью добиться прощения. |
