Сюжет какого романа здесь изложен? Это же роман Владимира Сорокина, который так и называется «Роман», в абсолютно чистом виде: сначала поют мужики, а потом Роман берёт топор и начинает всё вокруг себя рубить. Конечно, Сорокин читал этот фрагмент. Вот это гениальное блоковское провидение о том, что народ, который так чудесно поёт, дальше начнёт разносить сифилис, а потом всё кончится вырубкой дворянской сирени.

У Блока всегда же всё довольно понятно и довольно прозрачно; и он всегда ощущал себя последним в роде и рассказывал о смерти дворянских усадеб как о личной драме, и о собственном вырождении говорил совершенно откровенно. Там у него упоминается и «политический, мокрый от водки». Всё это тоже черты вырождения. Это гениальная метафора русской культуры. Взята высшая точка, спета небывалая песня, которой и не ждёшь от этого Григория Хрипунова с его малым ростом и неавантажной внешностью. И русская культура взяла свою ноту, спела свою песню – а дальше начинает уничтожать себя и вымирать. Вот старые начинают умирать, молодые стариться, и можно всё разрубить. Это немножко тема пильняковского «Красного дерева» – тема высшей точки больной, обречённой культуры. Это как такая амбра в кашалоте – признак болезни, но это самое благоуханное, что в кашалоте есть. Конечно, у Блока всё это шире и глубже, и поразительно точны и невероятно поэтичны все эти десять маленьких главок, которые разбиты пробелами. И текст этот – последняя песня, последняя молитва обречённого, умирающего сознания.

Финал абсолютно точный:

«– По вечерам я всегда обхожу сад. У заднего забора есть такое место между рябиной и боярышником, где днём особенно греет солнце. Но по вечерам я уже несколько раз видел на этом месте… Там копается в земле какой-то человек, стоя на коленях, спиной ко мне. Покопавшись, он складывает руки рупором и говорит глухим голосом в открытую яму: “Эй, вы, торопитесь”.

– Так что же?

– Дальше я уж не смотрю и не слушаю: так невыносимо страшно, что я бегу без оглядки, зажимая уши.

– Да ведь это – садовник.

– Раз ему даже ответили; многие голоса сказали из ямы: “Всегда поспеем”. Тогда он встал, не торопясь, и, не оборачиваясь ко мне, уполз за угол.

– Что же тут необыкновенного? Садовник говорил с рабочими. Тебе всё мерещится.

– Эх, не знаете вы, не знаете».

Если вспомнить рассказ Киплинга «Садовник», если вспомнить, какие коннотации имеет слово «садовник»… Помните, у Киплинга Христа приняли за садовника. И садовник Блока – мы не знаем, какие силы он разбудит, кому он кричит и кто ему отвечает: «Всегда поспеем». Это блоковская мысль о том, что Христос – сжигающий, уничтожающий – придёт и уничтожит мир. А что начнётся после этого – непонятно. Это великое и страшное предчувствие.

И, конечно, это гениальный текст, как гениально всё у Блока. Вы знаете, критерий уровня поэта, по-моему, – это качество его прозы. Блоковская проза изумительна! Такие тексты, как «Исповедь язычника» (незаконченная автобиографическая повесть) или статья «Ирония»… Ведь Блок всегда силён именно размытостью каких-то отдельных мест и потрясающей точностью других, конкретикой. Кстати, по этому же принципу БГ работает, когда прицельно точная деталь вдруг появляется среди абсолютно метафизического и размытого текста. Это любимый приём символистов.

Ну а теперь – про Улицкую.